– Да-да, Несторсито, мы видели слишком много…
Не успевает Нестор ответить, заговаривает (по-испански) Йейо:
– Зачем ты сообщил им свою фамилию?
– Кому сообщил, Йейо?
– Телевидению.
– Я не сообщал.
– А кто тогда, – подхватывает Йея, – сорока на хвосте?
– Не знаю. Как-то выяснили.
– А ты знаешь, что это и моя фамилия? – продолжает Йейо. – И отца твоего. Ты знаешь, что мы дорожим своим именем? Знаешь, что мы, Камачо, уходим корнями в глубь веков? Знаешь, что у нас есть славная история?
:::::: Знаю ли, что ты дополнил славную историю рода, борясь с бурными потоками дерьма в гаванской канализации? Знаю, знаю, спесивый ты старый мерин.:::::: Теперь по мозговому стволу Нестора подымается чистейшая злоба без всякой примеси обиды. Нужно уйти, пока слова не сорвались с языка.
Во рту у него пересохло, горло стянуло.
– Да, Йейо, – удается ему произнести. – Я это знаю. Мне надо идти.
Он поворачивается к выходу, и тут… брык-хнык-скрип шлеп… …брык-хнык-скрип шлеп… …брык-хнык-скрип шлеп… в глубине коридора… О господи… мать пытается вести отца под руку… «Я, Камило» локтем опирается на ее предплечье, дрожащее под тяжестью калеки. Он хромает, будто ушиб ногу… брык – шагнул, перенеся весь вес на «здоровую» ногу, неплотно пригнанные половицы трещат и скрипят… потом шлепок полегче – на «больную» ногу… осторожно… «страдальчески»… ступает… Какой наглый притворщик наша статуя Терпения!
Йея вопит:
– Камилито! О господи, что с тобой?!
В мгновение ока она оказывается рядом с ее Камилито и, пристроившись со свободного боку, сует ему под мышку обе руки, чтобы поддержать.
– Да все путем, мами, – говорит Камило. – Не надо, все нормально.
«Сколько мужества в его голосе! – отмечает про себя Нестор. – Какая твердость духа!» Вообще-то, наверное, довольно неприятно, когда тебе в мякоть подмышки упираются основаниями ладоней.
– Но, Камилито! Ой, Камилито! Такой был грохот! Господи!
– Пустяки, Лурдес.
Опять новый мягкий и хриплый голос «Я, Камило».
– Небольшой семейный… спор.
С этими словами Камило опять вонзает в Нестора свой ироничный взгляд, сопровождаемый кривым оскалом с языком за щекой, убирая гримасу лишь на секунду, чтобы повторить:
– Так… небольшой… семейный… спор…
Теперь все четверо смотрят на Нестора. Йея принимается голосить:
– Что ты сотворил со своим отцом?! С собственным отцом! Тебе мало того бедного парнишки вчера? Теперь ты на собственном отце отрываешься?!
Нестор в оторопи… не может сказать ни слова… стоит с открытым ртом. Такими глазами мать не смотрела на него никогда в жизни! Даже мами!
Наконец он заставляет себя заговорить, но голос у него почти такой же истерический, как у Йеи:
– Скажи ей, как было, папа! Скажи ей, что случилось! Ты всё… ты всё… выворачиваешь наизнанку! Ради бога, скажи им правду! Папа, ты… ты…
Дальше Нестор не выдерживает: осекшись на полуслове, разворачивается кругом, бросается в комнату за ключами от машины и бежит прочь из дому, больше не взглянув на остальных.
Хрясь – с грохотом захлопывается за ним дверь каситы де Камачо.
Отважный из партии слабаков
Не прошло и двух часов, явился Эдвард Т. Топпинг IV, каким его в отделе новостей «Майами Геральд» еще никто не видел. Обычно прямо посреди лба, от бровей к носу, у него лежит борозда, глубокая морщина человека, озабоченного тем, кто в редакции, кто из