— У тебя неприятности? Лешенька, скажи, что с тобой?

— Ну, неприятности.

— Лешенька, все пройдет. Все будет хорошо. Не расстраивайся. Я тебя люблю, миленький мой, красивый мой…

— Налей, пожалуйста.

Катька вскочила, быстро наполнила обе рюмки, потом мгновенно сбросила с себя юбку, стянула через голову белую рубашку и села верхом Алексею на колени, обхватив его за шею руками. Он обнимал Катьку, гладил по спине, чувствовал ее теплую небольшую грудь под черным кружевным бюстгальтером — ее тело было знакомо ему до мельчайших родинок, он помнил каждую выпирающую на худых боках косточку, форму лопаток, помнил ее запах и ощущение в пальцах от гладкой, атласной кожи. Она выгнулась назад, взяла двумя руками рюмки из-за спины, одну вручила Алексею и, сказав: «Не пролей», — освободившейся рукой стала расстегивать его джинсы.

— Любимый мой, Хочу тебя, хочу, хочу, хочу…

Он путался в одежде, срывая ее с себя и вытягивая из-под прижавшегося к нему Катькиного тела. Наконец, освободившись от всего, почувствовал, что освободился и от черного ящика в памяти, давившего и разламывавшего своими углами его голову всю эту ночь. Не было больше ничего, кроме любимой Катьки, ее жадных глаз и быстрых рук.

Когда Катька, пошатываясь, сползла с дивана и залезла в мягкое кресло, одновременно наливая водку и грызя орешки, Алексей взял сигарету и пошел на кухню. Ужас, сопровождавший его до самого приезда домой, отступил. Он чувствовал себя свежим и полным сил, словно выкупался в проруби, растерся жестким свежим полотенцем и выпил стакан перцовки. Выпил, впрочем, он и так уж немало, а в комнате его ожидало продолжение.

«А почему, собственно, меня должны найти? — думал он. — Никто не знает, что я там был, никто, кроме покойников, — он вздрогнул, — меня не видел, следы… Даже если найдут тайник, во что трудно поверить, — часть пути он протопал по болоту по щиколотки в черной стоячей воде, — отпечатки мои вряд ли там есть: я все делал в перчатках. Да и с чего это будут искать именно меня? В картотеке трофейщиков меня почти наверняка нет, если только стукнет кто, когда всех начнут трясти…»

«… А ведь могут начать. Земля-то разрыта профессионально — тут вопросов не будет, кто и зачем. Потрясти могут, но почему это должен быть именно я? Синяки — да, конечно, и ребята меня видели ночью. Ну, ребята здесь, положим, ни при чем, их-то допрашивать не станут. А мне нужно отсидеться, пока лицо не заживет…»

«… Да, обосрался я капитально. Надо же, как это страшно — в человека… Хотя какие они люди? Бандиты. Всегда говорил — стрелять таких надо. Вот и пострелял… А что же все-таки они делали там? Тоже искали, что ли? Ладно. Забыть, как кошмар».

— Куда ты от меня убежал? — спросила Катька, когда Алексей вернулся в комнату.

— Вот он я, весь как есть. Кать, слушай, может, поживешь у меня недельку?

— Ну-у-у… Леш, у меня же работа, репетиции, дела всякие…

— И сегодня работа?

— Сегодня я буду спать! С тобой!

— Серьезно, поживи. Я хочу неделю посидеть дома, вообще на улицу не выходить. Эксперимент проведу по полному оттягу. Кать, оставайся, деньги у меня есть — отец неделю назад уехал, оставил. Да и я кое-чего заработал.