— Ничто, Феникс, не безразлично. Нет безразличия в сердце Титана и в мире титановой правды. Кому все безразлично, тот живет уже в мире мертвой жизни, а не живой. И ничего не скучно, пока тело смеется и пока мысль рождает. Я ухожу, потому что тело мое только плачет и мысль больше не может быть матерью и порождать знание. Мое бессмертие — теперь только тень.
Так всех по очереди утешал словом Хирон, учитель героев. Не утешал одного Силена. Только сказал ему:
— Старый друг!
Сказание о добровольной смерти бессмертного кентавра Хирона и о его предсмертных дарах
Печальными оставались в пещере на Малее друзья Хирона, и не мог он их ничем утешить.
И бессмертные Телем и Силен, и смертные полубоги Тиресий, Феникс, Пелей и Геракл не могли принять его добровольную смерть. Разве не Хирон учил героев быть всегда как боги? Почему же он сам перестает быть богом?
Понимал это Хирон и захотел пояснить друзьям свое решение и примирить их со своим уходом.
Сказал:
— Трудно вам, только созерцающим страдание, но не страждущим, ощутить страдание до конца. Сострадаете вы мне. Но и море сострадания не равно одной капле безысходного страдания. Жизнь — всегда радость. Это знают умирающие, только слишком поздно узнают об этом. Даже скорбь жизни — радость. Разве осень не радует увяданием? Разве слезы горя не радуют самое горе? Не живут без радости. Даже тень радости — все же радость. Даже богов жестокая радость и та радует других. Разве радость других — не вино бодрости? Примите же и мой уход как радость. Зачем жить дольше Хирону?
Не могу я больше искать корней познания. Не могу ходить по земле: не поднимают мои ноги мое тело, не в силах они поднять и дело мое. Не могу я больше исцелять. Весь я ядовит и, обжигая ядом, отравляю живую почву. Не могу даже прикоснуться к живому телу. Не могу я учить героев. Весь я полон страдания. Уже давно перелилось оно через край. Лишь печалю своей мукой других. Мое зрение мутнеет, и скоро буду я слепым, как Тиресий. Меркнет мое прозрение вместе с глазами. Не видя мира, не смогу я мыслью создавать новые миры! А ведь в этом вся радость мысли.
Скажут: «Слеп Хирон. Боль мешает его мысли видеть». И это снес бы я. Но уже страдание пожирает самую мысль Хирона. Весь я — только пища. Мое тело — только боль. Моя мысль — только боль. Все во мне кричит от боли. Неужели мне стать неумолчным криком?
Нечем мне эту боль оправдать. Крик бесцельного страдания жалок. Высоко только страдание оправданное. Его надо гордо терпеть. Потому и терпит свое страдание Прометей, что оно — мятежное страдание. Не могу я проклинать богов, как он, и будить гневом гнев героев — я, познавший то, чего не познали боги. Да и не нужен земле еще второй мятеж-страдание, когда есть на земле Прометей. Или жить-страдать для одного терпения? Это значит перестать быть титаном. Никому такое, страдание-терпение не нужно. Никому не нужное не нужно и мне. Буду я пуст, как Тень. Одна боль пустоту не наполняет. Я — ненужный.
И хотя все, кто слышал эти слова Хирона, рады были крикнуть, что Хирон нужен миру, все, однако, молчали, не смея в чем-то солгать. И продолжал свое прощальное слово Хирон: