Сайгак хмурится из-под козырька фуражки. Принимается расхаживать между рядов и трясти спящих за плечи.
— Вставайте, вставайте! Голосование необходимо провести организованно, до завтрака! Втавайте! Дежурный, командуйте!
— Ну: подъем, — вяло и негромко произносит дежурный и после паузы добавляет: — Чего тогда надо было про демократию мутить:
— Ты мне поразглагольствуй тут!.. — заводится старлей.
Народ начинает просыпаться от затеянной перепалки и, приподнявшись на локте, с интересом следить за развитием.
Раздаются комментарии:
— Вот тебе и «найдите время» — Сами не знают, бля, чего хочут!
— Без меня меня женили!
— Да здравствует День демократии! Ура, товарищи! Вставай и пиздуй голосуй!
— Голосуй, не голосуй:
— Все равно получишь:
— ХУЙ!!!
Последняя реплика выкрикивается чуть ли не хором.
По лицу Сайгака видно, что он уже не раз пожалел о затеяном.
— Смирна-а-а! — вдруг раздается вопль дневального.
Дежурный срывается с места в сторону выхода. За ним семенит Сайгаров.
Пришел ротный, майор Парахин. Огромный, как мамонт. Человек-трехстворчатый шкаф. Киборг-убийца в шинели.
Некоторые, от греха подальше, встают и начинают одеваться.
Парахин, тяжело ступая, проходит по взлетке и останавливается на ее середине.
Тяжелым взглядом окидывает казарму.
— Не встают! — выныривает из-за его спины Сайгаров. — Я им говорю, а они — не встают!
Майор не удостаивает его ответом.
Ну просто тигр Шерхан и шакал Тобакки. Странно — не в первый раз я вспоминаю мультик про Маугли: Что-то такое в нем все-таки есть:
Ротный неподвижен, как скала..
— Рота связи, взвод охраны: Сорок пять секунд! ПА-А-ДЪЕ-О-О-О-М!
Парахин орет так зычно, что мандавохи, а следом и мы, без возражений вскакиваем и напяливаем форму.
Бойцы прибегают из сушилки с ворохом шинелей.
— Построение на этаже в две шеренги! — уже обычным, но оттого не менее внушительным голосом командует ротный. — Через туалет на выход — шагом марш! Построение внизу в колонну по трое!
Кулак у Парахина здоровенный и твердый. Когда он попадает им по затылку замешкавшегося в дверях Костюка, с того слетает шапка и катится вниз по лестнице.
Строимся возле казармы.
На крыльцо выходит Парахин. Закуривает.
Сизое облачко дыма плывет по влажному мартовскому воздуху.
— Рота, взвод! В направлении клуба! С места! С песней! Шаг-о-о-ом: Марш!
Бух-бух-бух! — печатают шаг сапоги.
Навстречу робким солнечным лучам летит залихвацкая, исковерканная местными талантами песня:
До нас пехо-ота! Хуй! Дойдет!
И бронепо-о-о-езд не! Домчится!
Тяжелый танк! Не доползет!
И заебется да-а-аже птица!
Парахину песня нравится. Он идет сбоку, покуривая и улыбаясь.
Из-под наших сапог летят грязные брызги.
День демократии заканчивается, не успев начаться.
Спортивный праздник, как и обещано, после обеда. Многое отдал бы, чтобы взглянуть в глаза человеку, придумавшему такое название.
Празников как таковых в армии, конечно, нет и быть не может. Праздник — для праздности. Для отдыха, ничегонеделания. Для гражданских, одним словом.
У нас подобного никогда не случается.
«Солдат должен заебаться» — главный закон, и он должен быть исполнен.