Вопль ярости прокатился по рядам скифов, узревших смерть властителя, они смяли сопротивление отступающих катафрактариев и на их плечах ворвались в город сквозь открытые ворота. В то же время кораблям Ичея удалось пробить оборону и войти в город с моря. Сброшенный со стен гарнизон отступил, запершись в цитадели, но Ольвия была обречена.

Разграбив и предав огню этот греческий город, скифы пировали несколько дней. А пока наверху решалась судьба, кому быть новым царем, Леха воспользовался передышкой и вернулся в свое стойбище. Да не один, а с отрядом из трех сотен бородатых конников и несколькими возами добычи. Определив бойцов в соседнее селение, подальше от своей юрты, чтобы не испугать беременную Зарану, он обнял обрадованную наложницу и, погладив по изрядно округлившемуся животу, строго настрого наказал:

— Чтобы родила мне сына, понятно?

Та кивнула, но осторожно поинтересовалась.

— А если родится девочка, как назовем?

— Не знаю пока, — отмахнулся Леха, — успею еще подумать. Скоро, наверняка, опять в поход уйдем. И надолго, чует мое сердце. Так что рожать будешь без меня. Как вернусь, все и решим. Дите без имени может пожить немного. Надеюсь, Великая Богиня и Табити не дадут ему пропасть.

А потом состоялся совет старейшин, избравший новым царем всей Скифии достойного вождя Иллура, захватившего Херсонес, Ольвию и почти поставившего на колени Боспорское царство. Леха как в воду глядел, — тот немедленно объявил о том, что собирает все скифские племена и начинает сразу две новых войны. Одно войско скифов немедленно нападет на Боспорское царство с суши и с моря, чтобы окончательно подчинить его скифам. А второе отправится в дальний поход вдоль берега моря на запад и отвоюет все земли в дельте огромной реки, что некогда принадлежали скифам. «Кажется, — с трудом припомнил Леха, погладив свой акинак, — где-то там протекает Дунай».

Получив от Ганнибала приказ «выступать», африканцы немедленно покинули укрепленный лагерь на холме и вышли к реке, заняв свое место в общих порядках. Войска Карфагена готовились к битве.

Маршируя во главе своей хилиархии к месту общего построения, Федор бросил взгляд по сторонам. Неподалеку, возвышаясь над рекой, виднелась небольшая римская крепость Канны, захваченная войсками Ганибалла несколько недель назад. Римляне устроили в ней склад продовольствия, теперь очень пригодившегося армии финикийцев, отдыхавшей от затяжных переходов в этих благодатных местах.

Утро было славное. Светило солнце, разгоняя остатки приятной ночной прохлады. Пели птицы. Тишь да гладь, если не считать восьми римских легионов, что расположились в своих лагерях неподалеку, беспокоя фуражиров карфагенян несколько последних дней и явно напрашиваясь на неприятности.

Когда двадцатая хилиархия африканцев прибыла к месту построения, встав рядом с галлами, копейщики и пращники уже вовсю приноравливались к рельефу. Расположившись в несколько линий между рекой и холмами, они готовились отразить внезапное нападение римлян, также выстраивавших свои порядки на виду у неприятеля. Но римляне не торопились. Их здесь, в Апулии, собралось очень много. Еще ни разу за два прошедших с начала войны года Федор не видел столько легионов, сгруппированных в одном месте. По всем признакам, Луций Эмилий Павл и Гай Теренций Варрон — два новых консула, недавно избранных сенатом Рима — отважились, наконец, дать Ганнибалу решающее сражение. К тому же, лишь после того, как созвали со всех подвластных земель силы, почти вдвое превосходящие силы великого карфагенянина, до сих пор наводившего на них ужас.