Марина Арнольдовна взяла стоящую возле ноутбука бутылку воды, отпила прямо из горлышка и вдруг заявила твердо:

– Нет, Тамара не могла покончить жизнь самоубийством. Нет, нет и нет. Ее столкнули.

– Кто? – быстро спросила я.

Волоколамская завернула пробку.

– Вопрос не ко мне, не я же занимаюсь поиском преступников.

– Может, вы кого-то подозреваете? – продолжала я. – Знаете человека, который ненавидел Ледневу, желал ей смерти?

Главврач клиники сделала отрицательный жест рукой.

– У нас с Тамарой сложились хорошие отношения, но задушевными подругами мы никогда не были. Я не одобряла связь Виктора Петровича с домработницей, не понимала, как он мог, едва похоронив жену… Но, с другой стороны… Простите, все так запутано, переплетено, за пять минут не объяснишь.

– Я никуда не тороплюсь, – сказала я. – А почему Никита принес всем много горя?

– Горя? – повторила Волоколамская. И вдруг закашлялась, начала рыться в ящике письменного стола, выудила оттуда дозатор, пшикнула в рот лекарство. Затем ровным голосом сказала: – Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Пару минут назад вы процитировали слова мужа: «Никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес».

Марина Арнольдовна изобразила удивление:

– Я сказала подобное?

Я молча кивнула.

Многие люди полагают, что допрос свидетеля – это нечто вроде дружеской беседы: встретились два человека, один хочет узнать что-то от второго, а тот должен понять, что от выданной им информации зависит, как быстро будет пойман преступник, и чистосердечно выложить всю правду. Вот только большинство людей эту самую чистосердечную правду по разным причинам скрывает.

Существует множество техник допроса, это искусство, которому специально обучают. Наверное, любители телесериалов слышали про «злого» и «доброго» полицейского. Сначала с вами общается грубый и хамоватый следователь, грозит всевозможными карами, пугает, а потом в кабинет входит милая женщина или приветливый, интеллигентный парень, выгоняет хама, предлагает кофе, булочку, сочувствует вам… И вы расслабляетесь, теряете бдительность, выкладываете то, что не собирались никому сообщать. Примитивно? Ну да, не очень оригинально, но хорошо работает. А еще можно очень внимательно слушать человека, задавать ему изредка самые простые, вроде ничего не значащие вопросы. Например: «Что вы в тот день ели на ужин? Помните, какое на вас было платье? На работу ехали в метро?» И рано или поздно, устав, допрашиваемый непременно оговорится, произнесет некую фразу, которая станет для следователя ниточкой, тянущейся из клубка. Вот сейчас Волоколамская допустила оплошность, вспомнив о горе, доставленном всем Никитой. И, конечно, тут же совершила вторую ошибку – попыталась сделать вид, будто ничего такого не говорила.

– Ерунда, – продолжала кардиолог. – Кит… он… Ну, ведь все юноши совершают глупости… теряют голову… Ничего серьезного.

– Вы имеете в виду любовь сына ректора к Зареме? – спросила я.

У владелицы клиники непроизвольно дернулось веко.

– Зарема? Это кто такая?

Я погладила ручку кресла.

– Уважаемая Марина Арнольдовна, если перед вами сидит человек с серьезными сердечно-сосудистыми проблемами, вы же сразу, даже без тщательного обследования, поймете, что он болен?