Октябрь 1858 года. В пражской немецкоязычной газете «Богемский вестник» появилась неподписанная статья, где фальшивкой уже объявляли и Краледворскую рукопись, называя ее создателем, как легко догадаться, пана Ганку. Мало того, неведомый автор заявлял, что «большая часть древних памятников чешской литературы изобретена Ганкой».
Подлинные чешские патриоты моментально поняли замысел «проклятой немчуры»: ясно было как божий день, что венские реакционеры, консерваторы и славянофобы таким образом пытаются злодейски дискредитировать древнее культурное наследие чешского народа. На святое покушаются. Корни подрывают.
«Богемский вестник» ответил еще пятью статьями, где вполне спокойно и логично заявлялось: культурное наследие и подъем национального самосознания – вещи, конечно, хорошие и где-то даже святые, но чистое дело нужно делать чистыми руками, а не сочинять фальшивки.
Разъяренный Ганка по наущению оставшихся на этом свете соратников (им всем уже было годочков по семьдесят) подал на редактора газеты доктора Куга в суд за клевету. Началось затянувшееся на несколько месяцев следствие – причем общественное мнение производило страшный шум, старательно разоблачая немецкие происки.
Ганка смог привести в суд одного-единственного свидетеля – счетовода той самой церкви, где нашел некогда Краледворскую рукопись. Счетовод браво отрапортовал: давным-давно, будучи еще мальчишкой, он лазал в тот самый подвал и лицезрел там ту самую рукопись. А потом, через пару годочков, в город приехал пан Ганка и рукопись обнаружил вторично – вот эту самую, можете не сомневаться, господа судьи, пятьдесят лет прошло, я ее узнаю с первого взгляда, никакой ошибки…
Других свидетелей не имелось. Тем не менее суд, пойдя на поводу у разбушевавшегося общественного мнения, постановил считать, что господин Ганка все же нашел Краледворскую рукопись в подземелье костела. Вопрос о ее подлинности или поддельности не рассматривался. Доктора Куга приговорили к двум месяцам заключения, солидному штрафу и возмещению судебных издержек. Он подал жалобу лично императору, и тот, ознакомившись с делом, распорядился приостановить пока что решение суда. Полностью его отменить не решился даже император – очень уж накалены были страсти. Прага напоминала клокочущий вулкан…
Ситуация создалась щекотливейшая. С одной стороны, считалось, что Ганка все же «нашел» рукопись, а не подделывал. С другой – вопрос о ее подлинности оставался открытым. Несмотря на шумную поддержку «прогрессивной общественности», семидесятилетний Ганка впал в состояние откровенного неприкрытого страха, слег в постель и вскоре скончался. В том, что причиной болезни и смерти был судебный процесс и поднятый вокруг него шум, никто не сомневался.
Скептики, конечно, оставались при своем мнении – но вот «просветители» превратили похороны Ганки в грандиозную манифестацию. Чтобы не пересказывать своими словами, обращусь к документам того времени: «Впереди шли факельщики реальных школ и гимназий и множество певчих. Затем духовенство, а прежде всего монахи орденов капуцинского и францисканского, воспитанники духовных училищ, все пасторы Праги, а за ними епископ. Затем следовала печальная колесница. Кисти покрова несли: народный историк д-р Палацкий, д-р прав Нигер, профессор Томек, князь д-р Рудольф Турн-Таксис, д-р прав Фрич и член училищного совета Венциг. По обеим сторонам колесницы шли шестеро молодых поляков и шестеро юных славян в национальных костюмах, в конфедератках и фесках, за ними – виднейшие писатели и граждане Праги с зажженными факелами и восковыми свечами. Сразу же за колесницей несли на бархатной подушке экземпляр Краледворской рукописи, увенчанный лаврами… Четыреста зажженных факелов и двести восковых свечей были несены по обеим сторонам печального шествия писателями, художниками, учеными и гражданами. Процессию сопровождало более тридцати тысяч народа. В кладбищенской церкви Вышеграда, древнейшей части Праги, где Ганка завещал похоронить себя, гроб, ордена, лавровый венок и Краледворскую рукопись водрузили на высокий катафалк. Огромный хор пропел погребальные гимны, каноник сказал трогательную речь. Лавровый венок и экземпляр Краледворской рукописи были положены вместе с усопшим в могилу. Во время шествия звонили все колокола пражских церквей. В процессии принимали участие не только пражане, но и многочисленные обыватели из окрестностей».