Говорят также, что ночью иногда давит, душит домовой, но прочтешь «Иже херувимы», то перестанет; объясняют это тем, что находит будто бы тень домового, сам же он не посмеет подойти к крещеному человеку.

– У одного мужичка коровы не водились; что-что ни делал мужик, и молебны-то служил, каждый воскресный день свечку пятикопеечную ставил св. Власию, – ничто не помогало; купит другую корову, смотрит, худеет она, молока не дает, все плачет, слеза течет, глаза гноятся. Чистая беда! Вот одна знахарка и посоветовала ему: «как только корова отелит теленочка, то выпой последнего и отвези в острог арестантам». Мужик так и сделал. Что же? С тех пор все стало благополучно; коровка корм ест, молочко дает и сама на себя похожа. Крестьянин этот жив и теперь.

У одного мужичка лошади не водились, корма не ели, были худые, ночью бились и валялись, а к утру все мокрые стоят; невзлюбил, стало быть, лошадок хозяин. Что ни делал мужичок – ничто не помогало. Вот ему и посоветовала знахарка Акулина пустить на реку тот образочек, который обыкновенно висит у крестьян на их дворе. Послушался мужичок Акулины, снял образок со стены и пустил на реку, вниз по течению, и с тех пор лошади у него стали поправляться, и дело пошло как по маслу. Крестьянин этот жив и по сю пору; он же говорил мне, что если домовые невзлюбят скотины, то мучают ее, бьют, ездят на ней, не дают есть корма. Если же домовой бывает разиня, соня, то соседние домовые воруют тогда корм у скотины и перетаскивают его своим любимым лошадям и коровам. Случается, что домовые из-за корма подерутся, подымут писк, визг, – сонливый домовой тогда проснется и прогонит незваных гостей-воров.

– Купил крестьянин Семен хорошую гнедую кобылку, холил ее, кормил вволю овсом и сеном, благо последнего в тот год уродилось много; кобылка стала гора горой. Но вдруг она стала худеть, прежние веселые глаза помутились. «Домовой невзлюбил», решил крестьянин; решили так же и соседи, а особенно настаивал и взваливал вину на домового сосед Егор. «Удивительно, право», говорил Семен, сколько ни положишь корму, весь съест, а стала кости да кожа». – «Ну, что ж, возразил на это Егор, – корм-то ты кладешь, да его соседние домовые таскают, а твой-то слюнявый видно соня, знай себе спит». Семен было уж порешил продать свою лошадку, а себе купить иную и другой масти. Но вот подошло Крещенье, у Семена престольный праздник: приехали к нему в гости знакомые из соседних деревень, приехали кумовья с кумушками, сваты со свахами и прочая родня. Год был урожайный; всего было вволю: и пирогов, и убоинки, про винцо и говорить уж нечего, так что Семен наш принял гостей и родню на славу. Сидят Семеновы гости вечерком, пьют, едят, речи гуторят, вдруг слышат, что-то на дворе зашуршало, а там послышалось очень ясно: «ох». Семен наш перекрестился и подумал: «опять, видно, домовой; доконает он мою лошадку; пройдет праздник – непременно сбуду». Но кто-то из гостей вышел на двор узнать причину, и что же? Как раз около колоды, где был корм для лошадей, валяется мужик и стонет. Гость вбежал в хату рассказал, что видел на дворе и слышал, и вот посыпались все из хаты во двор, подходят к колоде, и тут-то Семен видит Егора, своего соседа. На вопрос, зачем он сюда попал и отчего у него разбито лицо, тот чистосердечно рассказал, что корм у кобылки воровал он, а не домовой, вот Бог наказал его: «лез я, говорит Егор, через крышу, да нечаянно поскользнулся и скатился под ноги кобылки, а та и ударила меня пятами, да так здорово, что не подымусь».