Однажды я увидел во сне существо типа суслика с обезьяньим хвостом и человечьими глазками, женского пола, или так показалось. «Общ», — представилось существо, затем подошло поближе, зажмурилось и укусило. Я попытался его схватить, но оно издевательски взвизгнуло, махнуло хвостиком и исчезло. Проснувшись, я понял, что наконец решил для себя проблему адресата.
Нет никакой необходимости представлять себе человека во множественном числе, это непосильно, это немыслимо. Обращаться нужно к кому-то одному, кого ты не знаешь, но любишь, не видишь, но чувствуешь. Даже если это всего лишь ты сам, ничего страшного. Надо об этом забыть, вот и все.
Цветок человековедения
Что же до обстоятельств, сопутствующих писанию, то для примерного представления вкратце изложу историю своей «Охоты за мыслью». Написана эта книга в основном во время ночных дежурств в клинике, в промежутках между обходами, вызовами, урывками сна, партиями в шахматы и всем прочим, чем занимаются дежурные врачи.
Первое издание вышло, когда автору было без малого 29 лет. Незадолго до этого была получена ученая степень. Опыт предыдущих публикаций, после которых Вселенная оставалась на месте, ничему автора не научил.
Два первых варианта рукописи возвратили из редакции с терпеливыми увещеваниями, что не стоит уподоблять различные функции психики политико-экономическим и географическим единицам («Страна памяти», «Королевство эмоций», «Государство потребностей»), также не стоит описывать работу мозга в стихах, лучше в прозе, считаясь при этом с некоторыми повседневными представлениями… Третий вариант, написанный уже почти без надежды и в страшной спешке, редакции вдруг понравился. К заглавию прибавили подзаголовок — «Заметки психиатра»… Читая корректуру, автор вдруг увидел нечто чудовищное: массу непоправимых нелепостей, неправильностей, банальностей, пошлостей — короче говоря, полный набор признаков его, авторской, непригодности для жизни на этом свете.
«Ну что ж, как-нибудь переживем, — успокаивал внутренний голос, — будем считать это ошибкой молодости. Еще не поздно начать жизнь сначала».
Когда книга наконец вышла, автор боялся на нее взглянуть. Обложка, правда, показалась приличной, но с задника ее смотрела чья-то чужая, самодовольная физиономия. «Все будут думать, что это ты. Так тебе и надо».
Автор ждал потока уничтожающих рецензий, осуждения со стороны коллег и отлучения от науки. Ждал самого мучительного: утешения от друзей, того всем знакомого утешения, когда обе стороны хорошо знают, что утешиться нечем.
Вместо этого начались письма…
Примерно та же история у «Я и мы», «Искусства быть собой» и «Искусства быть другим». Эти книги вряд ли бы появились, если бы не письма читателей. Они-то главным образом и убедили меня, что Многоликого Невидимку интересуют не литературные красоты и не научная строгость, даже не знания, в привычном понимании, и не советы, как жить, хотя все это может кому-то и пригодиться. Читатель ищет в книге себя и (заметили?) — очень часто находит именно в тех местах, где автор ведет речь, казалось бы, о своей персоне или о ком-то еще.