упал до пятидесяти восьми с половиной! Даже акции «Ост-Индской» упали до пугающей отметки, как и казначейские обязательства... В начале года после слухов о перемирии цены подскочили и дела оживились, но все снова замерло, когда слухи не подтвердились. Процветает лишь земледелие, при пшенице-то за сто двадцать пять шиллингов за квартер[4], но земли теперь не купишь ни за какие деньги. Зато сейчас, скажем, на пять тысяч фунтов можно накупить столько акций, сколько до войны хватило бы на неплохое поместье. Вот вам парочка газет и журналов, они расскажут обо всех подробностях и окончательно погрузят в уныние.  Да, Биллингс, — обратился он к клерку, — что такое?

— Сэр, хоть у нас и нет почты для капитана Обри, — сказал Биллингс, — но Смэйлпис говорит, что кто-то им интересовался. Чернокожий. И он думает, что у этого человека может быть сообщение. Или даже письмо.

— Раб? — спросил Джек.

— Раб? — крикнул Биллингс, насторожив слух в ожидании ответа.

— Нет, сэр.

— Моряк? — предположил Джек.

Нет, не моряк. И когда наконец Смэйлпис в крайнем смущении бочком протиснулся в каюту и начал неразборчиво бормотать, выяснилось, что неизвестный чернокожий оказался довольно образованным человеком. Сначала он интересовался «Сюрпризом» в общем, в основном у тех, кто сходил на берег, когда в Бриджтаун пришла первая эскадра. Потом, когда стало известно, что фрегат в этих водах, стал интересоваться именно капитаном Обри.

— Я не знаю образованных чернокожих, — покачал головой Джек. Вполне возможно, что в Вест-Индии адвокат мог нанять негра в качестве клерка, а учитывая плачевное состояние дел Обри дома, и клерк мог подать против Джека иск. Но возможно это только на берегу, и Джек сразу решил оставаться на борту на протяжении всего пребывания здесь. Он взял газеты, поблагодарил мистера Стоуна и его клерков и вернулся на квартердек. Там он обнаружил своего мичмана, который выглядел довольно убого среди блестящих юношей с флагмана, но с упоением пичкал их умопомрачительными байками о мысе Горн и далёком Южном море. Джек подошёл ближе и обратился к нему:

— Мистер Уильямсон, передайте моё почтение капитану Гулу и сообщите, что я хотел бы навестить его через десять минут.

Мистер Уильямсон вернулся с ответом, что визит капитана Обри никак не помешает, и от себя прибавил наилучшие пожелания от капитана Гула. Мичман так любил своего капитана, что чуть не сделал их «самыми наилучшими», но в последний момент чувство меры его остановило.

Всё это время Джек провёл в непринуждённой позе, как позволяло его положение, перегнувшись через кормовой поручень правого борта и глядя вниз. Он разрешил своим гребцам подняться на борт, и в шлюпке остался только писарь, оживлённо болтающий с невидимым приятелем через открытый порт нижней части палубы.

На миделе стояли несколько моряков и пристально поглядывали на Обри, как свойственно бывшим товарищам по плаванию, которые хотят, чтобы их узнали. И раз за разом он прерывал разговор с первым лейтенантом и флаг-лейтенантом, громко окликая:

— Саймондс, как поживаешь? Максвелл, как успехи? Химмельфарт, я вижу ты снова здесь?