— Это дело решено доверить лучшим из лучших! — Широкая физиономия Фини расплылась в улыбке, но глаза остались серьезными. Он был приземистым человечком с короткими руками и волосами цвета ржавчины. — Ну и видок у тебя!

— Ночка досталась веселая.

— Слыхал.

Он протянул Еве свой неизменный пакетик с орешками в сахаре и внимательно взглянул на нее, гадая, выдержит ли она то, что ждет ее в соседней комнате.

Для офицерского звания Ева Даллас была молода — всего тридцать. Большие карие глаза — такие принято называть наивными — могли обмануть кого угодно, но только не Фини: наивности в полиции не место. Каштановые волосы были подстрижены очень коротко — вроде бы из соображений удобства, но такая прическа отлично сочеталась с ее худым лицом, высокими скулами и ямочкой на подбородке. Рослая, длинноногая, на первый взгляд тощая, хотя… Фини знал, какие сильные мускулы скрываются под ее кожаной курткой. А еще у Евы была светлая голова, что гораздо важнее мускулов. И живое сердце.

— Та еще история, Даллас…

— Могу себе представить. Кто убит?

— Шерон Дебласс, внучка сенатора Дебласса.

Эта фамилия была для Евы пустым звуком.

— Ты же знаешь, в политике я не сильна, Фини.

— Джентльмен из Виргинии, очень богат, крайне правый. А внучку несколько лет назад понесло влево: перебралась в Нью-Йорк, получила лицензию на профессиональное занятие сексом, с семьей, кажется, порвала.

— Шлюха?

Ева оглядела комнату. Обстановка подчеркнуто модерновая: стекло, хром, авторские голограммы на стенах, ярко-красная стойка бара в нише, за баром — экран в абстрактных разводах приглушенных тонов.

«Аккуратность девственницы и холодность шлюхи», — подумала Ева.

— Недаром купила квартиру в таком районе…

— Итак, проблема номер один: ее дед — известный политик. Белая женщина двадцати четырех лет. Умерла в постели.

Ева в недоумении приподняла бровь.

— Поразительное совпадение: именно там, где зарабатывала. Как это произошло?

— А вот это — проблема номер два. Лучше взгляни сама.

Пересекая гостиную, оба достали по баллончику и опрыскали себе руки, чтобы не оставлять отпечатков. Перед дверью Ева еще побрызгала себе на подошвы, чтобы не унести из спальни ни одной ниточки, волоска, чешуйки кожи.

Ситуация была явно неординарной. На месте преступления, помимо детективов, полагалось работать еще двум следователям, ответственным за аудио- и видеозапись. А в затылок их четверке должны были дышать судмедэксперты, примчавшиеся снимать отпечатки.

То обстоятельство, что к ней приставили одного Фини, говорило, что вокруг этого трупа надлежит ходить на цыпочках.

— Вестибюль, лифт и коридор оборудованы камерами слежения, — напомнила Ева.

— Знаю. Я уже затребовал диски с записями. — Фини открыл дверь спальни и пропустил ее вперед.

Картина была малосимпатичной. Еве почти никогда не приходилось сталкиваться с благообразной смертью. Любого — и святого, и грешника — ждал одинаково неприглядный конец. Но здесь все свидетельствовало о намерении вызвать у того, кто войдет в комнату, приступ тошноты.

Огромная кровать была гладко застелена атласной простыней цвета созревшего персика. Луч света с потолка был направлен в центр кровати, где на мягко колеблющемся водяном матрасе распласталась обнаженная женщина. Матрас вздымался нежными волнами под музыку, льющуюся откуда-то из изголовья кровати. Сейчас это механическое движение выглядело верхом непристойности.