— А кони?

— Не беспокойся о них, — сказал Геревит, — они будут сыты и довольны, а твои сумы — целы и невредимы. Не развеешь ли ты моё недоумение, витязь? От сум твоих веет смертью…

— Там мёртвая голова, — неохотно признал Олег.

— О! И чья?

— Великого князя.

Жрец не нашёл слов — он просто помотал головой.

— Глядя на тебя, я испытывал восхищение, — сказал он чуть после, — а теперь чувствую почтение.

Олег не ответил ему. Респект так респект. Он не против.

Геревит провёл его в баню и поручил двум дюжим мужикам, наказав им согнать с Сухова всё чёрное и злое. Мужики поклонились и повели Олега на заклание богу чистоты — в семи водах промыв, прополоскав, прокалив, пропарив.

Еле живой, «витязь» переоделся во всё чистое, домотканое и небеленое. За дверьми бани его поджидали две женщины. Они провели Сухова в пустующий длинный дом, в тот край его, где стояла огромная печь, а за стеной пряталась горенка.

Введя Олега в горенку, женщины с поклоном удалились.

Солнце уже садилось, и два маленьких окошка, заделанных прозрачной слюдой, пропускали внутрь рябиновый свет заката. Из темноты появилась Дана, обнаженная и притихшая. Она шла ломким шагом, ступая на цыпочках. Распущенные волосы спадали на грудь, небольшую, но красивой, точёной формы.

Олег разделся и приблизился к Дане. Огладил плечи, положил ладони на груди и сжал пальцы — тугие какие! Девушка дрожала.

— Тебе холодно? — спросил он.

Дана помотала головой.

— Мне страшно, — сказала она.

— Чего ты боишься?

— Я тебя боюсь… Я тебя обидела.

— Пустяки какие…

Сухов привлёк девушку к себе, обнял, погладил по спине. Дана, будто борясь с собой, медленно опускала голову, пока не уложила её на мужское плечо.

— Ой, — сказала она шёпотом, — он у тебя шевелится…

— Он?.. А-а…

Подхватив Дану на руки, Олег отнёс её на постель у тёплой стенки, уложил и принялся целовать всю — от шейки до коленок. Девушка постепенно оживала, её дыхание сделалось прерывистым, а соски набухли и отвердели. Девичьи руки исследовали мужское тело, совершая открытие за открытием. Дана прижималась к Олегу губами, грудью, бедрами, пока он не сдвинул девушку на край ложа, не спустил её ноги на пол и не раздвинул их пошире. И очень хорошо вошёл, очень бережно и нежно.

Девушка задохнулась, выгнулась всем телом, застонала, разбрасывая руки, извиваясь и трепеща, потом заключила Сухова в объятия, обхватила ногами, принимая и не отпуская.

— Милый… Ты милый…

— А ты миленькая…

Утомившись от трудов любви, он и она долго лежали рядом, потом Дана придвинулась поближе, прижалась робко, Олег крепко обнял её, и девушка расслабилась, положила голову ему на грудь, вздохнула.

— Ты уйдёшь? — спросила она.

— Я должен, — ответил он.

— А задержаться тебе никак нельзя? Хотя бы на денёчек?

— Нельзя, Даночка.

— Жалко…

Она погладила его по груди и нащупала нательный крестик.

— Это твой оберег?

— Да.

— А у меня тоже есть оберег! Я сейчас его тебе покажу.

Дана гибко прогнулась, дотягиваясь до своей одежды, и достала из складок тонкий шнурок-гайтан, на котором висела бронзовая монета с изображением то ли царя, то ли бога и с непонятной надписью вокруг.