— Никогда, — говорю, — не слышал, чтоб у него ширмак падал… Бухал он, конечно, будь здоров, но как-то с башней у него, по-моему, все было в порядке. За психа его не держали…

— Вроде этот чудила, которого он покоцал, развел его неслабо. На бабки. И подставил еще кругом. Какая-то фирма у них была…

— Погоди-погоди… Точно… — Я попытался вспомнить, что до меня долетало рикошетом про эту историю. Не смог. — А что за чудила-то?

— Борман такой.

— Это который Бормин, или как там его?

— Ну, старый знакомый Рамина.

— Такой длинный? Потрындеть любитель?

— Ну да… Володя, что ли…

— А… — Мне показалось, что я начинаю-таки припоминать. — Какой-то они кредит брали, да?

— Что-то такое… Насчет подробностей я сам не в курсе. В общем, нагрел он, говорят, Раму по полной программе. Да так, что тот потом никому ничего доказать не мог. Ну и встретились они как-то случайно в кабаке, а Рама уже залитый был. Слово за слово… Вообще, по ходу, правда здорово киданул его этот Борман, раз он его чуть не приткнул.

— Тем более, они друзья вроде были, — что-то потихоньку всплывало. — Давно, по-моему, вместе мутили… Как это Рамин, интересно, купился — он же хорошо всегда в деловом плане соображал?..

Бандот пожал плечами:

— Ты с Толяном видишься?

— Бывает…

— Он, кажется, Бормана неплохо знает… Они ж учились вместе в школе или в техасе…

Зазвонил Андрюхин телефон. Отставив бутылку, Бандот поспешно слез со скамейки и пошел куда-то к кустам, тихо бубня оправдывающимся голосом.

Я медленно сделал несколько хороших глотков. Солнце цедило через пегую шевелящуюся листву бесконечную свою морзянку, выкладывало между деревьями световые полосы, грело мою шею и висок. Длинные подвижные нити паутины проступали в воздухе и исчезали. По серой коре, по мучительно вывернутым корням торопилась в преданабиозной запарке членистоногая нечисть.

Андрула перестал хмуро отчитываться и заржал — явно с кем-то другим уже разговаривал. Я повернул голову и увидел, что он возвращается с мобилой у уха. «Лешич вон тоже в Москве недавно был, — расслышал я. — Тоже плюется…»

— Гарик, — пояснил он, отключившись и подбирая пиво. — Говорит, что скоро там у них все медным тазом накроется…

Экие, думаю, все русофобы пошли…

— С Россией, — возразил я, вспомнив Карпуню, — все будет зае…сь!

Лучшая из слышанных мною формулировок на этот счет принадлежала Валере Карпушкину, завотделом спорта в газете «Час» и экс-депутату латвийского сейма. В редакционной курилке зашел как-то спор о судьбе исторической родины.

— С Россией, — авторитетным депутатским басом оборвал спорящих огромный пузатый Карпуня, — все будет зае…сь!

После паузы у него подобострастно поинтересовались:

— Но когда, Валерий Васильич, когда же наконец?!

Карпуня подумал и еще более авторитетно заверил:

— Никогда!

Еще метров с десяти слыша, как он огрызается в мобилу, я понял, что сегодня Толян уже успел плеснуть под жабры. Кажется, говорил он со своей девицей. Кажется, обещал — «ладно, ладно…» — приехать провожать ее на вокзал. Девица, как я знал, работала проводником в поезде «Латвия» и отбывала, как следовало из диалога, в четыре двадцать. Я посмотрел на часы: начало четвертого. Когда Толян отключился, я его об этом проинформировал.