Глядя в сторону, она как-то принужденно хмыкнула:
— Да никто никого не пугает… Я чего тебя парю — просто наслушалась разных слов и хотела понять, что это означает, и все… — Словно вспомнив о почти не тронутой минералке, сделала несколько быстрых глотков и отставила стакан. — Всяко спасибо…
— Да не за что… — В нем опять стремительно нарастало чувство, будто что-то упущено. — Ты по-любому звони. Держи в курсе насчет Витьки, и вообще…
Она кивнула почти одними веками, чуть улыбаясь — растерянно и упрямо.
Филу приходилось лечить от разных зависимостей, но вышло так, что больше всего он занимался наркоманами и за много лет работы в казенных и частных клиниках навидался этого контингента вдоволь, во всей пестроте его химического «генезиса» и во всем однообразии результатов. Дурцефалы-опиатчики, нанюханные герычем, или по-старинке гоняющие по трубам пром, пончик, марфу с Герасимом да вечную свою уксусную готовку. Высохшие, желтушные, гнилозубые, с «дорогами жизни» вдоль вздутых вен в «колодцах», «чичах» и «кукляках»… Нервные, остервенелые потенциальные суициденты из числа висящих на барбитуре: «бешенке»-нембутале, «бормотухе»-барбамиле, люминале и реладорме… Разящие яблочной кислятиной, с тромбофлебитом и концами на полшестого винтовары, мулечники и прочие «стимулянты», верные джефу, карбиду и марцефали до судорожных припадков и «марганцевого слабоумия»…
Чем во всей этой мутноглазой, потливой, затравленной толпе так уж выделялась она — кроме того, что была дочерью не слишком близких, но давних знакомых? Примчавшихся к Филу в маловменяемом состоянии после того, как деточка Кариночка чудом не загнулась от передоза триметилфентанила (он же «тришка», он же «крокодил») — бронебойного синтетического опиата, известного быстрым привыканием, тяжелейшей зависимостью, разнообразными осложнениями и огромной летальностью (того самого, между прочим, которым в виде аэрозоля потравили полторы сотни человек на «Норд-Осте»)… Девочка из хорошей семьи, подсевшая на заразу в полубогемной тусовке, двадцатиоднолетняя «задвига», еле откачанная налоксоном, — маленькая, тощенькая, шмыгающая носом…
Почему именно ей он сам стал названивать даже после ее выписки из реабилитационного отделения, и ей, и родителям, требуя регулярных собеседований, настойчиво зазывая в Центр в качестве консультанта («Вот смотрите: я глухо кололась полтора года, а теперь полностью завязала…»), с удивлявшей его самого готовностью откликаясь на любую ее просьбу о совете, общении, даже деньгах?.. Наверное, на фоне этой готовности она могла бы выдоить из Фила существенные суммы, но как раз деньги-то Каринка занимала редко, понемногу и всякий раз, очевидно, преодолевая себя. Просто просить у родителей на фоне вечных их мотивированных и немотивированных скандалов ей было еще неприятней, а с нормальной работой девчонке не везло так же, как и со всем остальным.
Это была какая-то кармическая расплата, тягостная необъяснимая закономерность: умная, много умеющая (без всяких дипломов), коммуникабельная, с хорошим характером, она фатально не приживалась нигде, вечно искала работу, устраивалась на самые неожиданные должности, и либо вылетала через месяц-два, либо разорялась очередная контора. Далекая от любых стандартов красоты, Каринка тем не менее всегда была центром мужского внимания, причем обычно какого-то смутно беспокойного, драматически-конфликтного, постоянно мучилась с выбором и каждый раз выбирала самый проблемный вариант…