В эту самую минуту Дрюня уже находился внутри, а невеста брала под руку отца, который должен был ввести ее в храм – через высокий порог, символизирующий рубеж между земным и возвышенным, – и передать жениху. Тому, кто подведет любимую к алтарю, чтобы представить посланнику Пресветлой на земле, священнослужителю, как свою нареченную и жену. На площади и у лестницы колыхалась смешанная толпа, состоящая из мастерового люда в праздничных одеждах, торговцев-лоточников, чуявших прибыль, как коты сметану, свиты Дрюни, добавлявшей всему этому великолепию ярких пятен и необычных оттенков, нищих, шлюх, воров и остальных желающих поглазеть на шествие.

– Введите деву в храм! – суровый голос священника разнесся по площади благодаря хитроумным магическим приспособлениям, усиливающим акустику.

Ванилла дышала так судорожно, что фата и кружева на декольте ходили ходуном. Пипа от волнения, казалось, сейчас хватит удар.

Бруни оглянулась, пытаясь охватить взглядом все сразу – и высоту голубого неба, на котором не было ни облачка, и золото листвы маленькой Священной рощи, раскинувшейся чуть правее на площади перед храмом, и всех этих людей, на лицах которых застыли самые разные выражения. А потом вздохнула почти так же судорожно, как и невеста, и сделала первый шаг.

Церемония прошла как по нотам. Даже жених отнесся к ней серьезно – шуточками не бросался, над священником не насмехался, рож не корчил и ответил на вопрос: «Желаете ли вы, благородный…?» утвердительно и с таким достоинством, будто был принцем, а не шутом.

Ванилла несколько раз порывалась упасть в обморок, но Дрюня шептал пару слов ей на ушко, и она, вместо того чтобы падать, принималась хихикать, как посудомойка, застигнутая с поваренком в пустой винной бочке.

Пипу шептать было некому, поэтому Матушка, стоящая справа от алтаря рядом с Персианой, посматривала на него с беспокойством. Тяжело давался тому выбор старшей дочери, хотя повар прекрасно понимал, что партия подобралась выгодная, да и замужем жить легче, чем коротать бабий век в одиночестве. Однако же отцу хотелось видеть рядом с Ваниллой солидного купеческого старшину или, на худой конец, умелого подмастерья, а то и самого мастера цеха, а не это… недоразумение.

Имелся у Бруни и другой повод для беспокойства. Статную фигуру блондина в окружении друзей Дрюни было прекрасно видно с алтарного возвышения. В неверном свете витражных лучей, в тенях, даримых полумраком, царившим в нефах, Матушке казалось, что его глаза, неотступно преследующие ее, посверкивают сквозь прорези в полумаске, как у зверя.

Священник читал длинную заключительную молитву, после которой жених должен был уверить Богиню, что станет жене опорой и защитой и расстанется с ней по третьему ее требованию, провозглашенному у алтаря. Семейный кодекс Ласурии, в отличие от Крей-Лималля – того самого, с которым воевали пять лет назад и где допускалось многоженство и не допускался развод, был крайне демократичен. Сказалась ли на этом жизнь побережной страны, в которую бродяги со всего света привносили заморские обычаи и свободы, или разумный характер ласурцев, понимающих, что нельзя быть счастливыми с теми, кому плохо рядом с тобой?