— Ну, как и мне… лет шестнадцать…
— Двадцать четыре, дурачок! Что глазенки вылупил? Обознался? У меня, хочешь знать, и муж есть.
— Какой муж?
— Обыкновенный. Кулак что гиря двухпудовая. Ну, я пошла, пока. А ты ничего, красавчик, только слишком мал, да? Подрасти сначала, после поговорим. Да?
Мальчик ее удерживал чем-то более сильным, чем сила, и она с легким испугом вдруг поняла, что не двинется с места без его соизволения. Она бодрилась, переступала с ноги на ногу, еще какую-то глупость сморозила, что-то уж вовсе шкодливое, а он молча ее разглядывал. Он ее так разглядывал, будто потихонечку, без боли препарировал, и от этого ей было щекотно. Боже мой, да почему же он молчит и почему так молод!
— У тебя и ребенок есть?
— Есть, а что? — ответила она с вызовом.
— Как же нам быть?
— Ты про что?
— Я надеялся, ты меня любви научишь.
«Надо бежать, — подумала Ася, — а то поздно будет!» Самое забавное, что она как раз в детский садик шла за своим родным пупырышком, за четырехлетним Ванечкой. У нее действительно минутки свободной не было. Дома, в скворешне на Беговой, ее поджидал Федор Кузьмич, муженек нареченный, великий канатоходец, кумир краевого управления Госцирка. Она с него пять лет подряд пылинки сдувала. И вдруг дорогу ей переступил шальной мальчишка в нелепом пальтеце, заворожил неведомо как, и ее оторопь взяла.
— Я пойду, прощай, — взмолилась она. — Ты такую чушь несешь, а я, дура, слушаю. Пусти!
— Научишь любви, — упрямо сказал Алеша, — и я тебе буду за это благодарен. Кое-что я и сам знаю, но плохо. А ты умеешь все.
— С чего ты взял?
— Я тоже не вчера родился.
— Но у меня же муж, ты что, не понимаешь?
— Я уже обдумал: это нам не помеха.
Они теперь разговаривали в таком тоне, как двое старинных знакомых, которые обсуждают какой-нибудь пустяк, вроде вчерашней телепередачи.
— А ты вообще-то как… не психический? — поинтересовалась Ася.
— А ты не заразная?
— Хам!
— Давай так, придешь завтра ко мне, и все обсудим. Чего на улице торчать.
— Куда это я должна прийти?
— Ко мне домой. Родители днем на работе. Ликером тебя угощу. Давно ты не пила ликерцу.
— Почему это давно?
— У тебя в цирке какой номер?
— Акробатический.
— Ага. Гуттаперчевая девочка. Я тебе понравился? Скажи только правду. Я не обижусь. Если не понравился, навязываться не стану. Ты вот мне очень понравилась. У тебя глаза, как вишни. Я при тебе немного робею, а ведь я никогда не боюсь. Ну, теперь ты говори.
— О чем?
— Понравился я тебе?
— Понравился. — У нее голос охрип, упал. — Но это же глупо. Ты — сопляк совсем… И разве так можно?
— Можно по-всякому. Ты потом поймешь. Вот тебе телефон. Утром позвони. Я тебя встречу.
Механически сунула телефон в кармашек.
— Поцелуй меня — и ступай, — распорядился он.
— Я — тебя?
— Ну да. Поцелуй — и иди. Ты же спешишь.
— Это бред какой-то! — поразилась она. — Ты все-таки чокнутый.
Он подумал: никакая она не старуха. Ни у кого он не видел таких ярких глаз, а тело ее так и просится в руки. Он может ее схватить, подбросить, швырнуть о стену, и она, как мяч, отлетит к нему на грудь.
Он притянул ее к себе и невольно понюхал. От ее щек пахло леденцами.