– Вот! Вот в этом ты вся и есть, размазня добрая. Не давай ей ничего! Поняла?

– Слушай, Вер… А вот скажи мне, ты своего мужа любила? Ну, когда замуж за него вышла? – неожиданно тихо спросила Леся, грустно глядя на готовую разреветься Верку.

Будто короткий нервный ветерок пробежал по Веркиному лицу, и она замолчала надолго, будто пыталась сосредоточиться на заданном трудном вопросе. И даже реветь передумала. Глядя прямо перед собой сухими глазами и едва заметно покачиваясь полным станом, произнесла тихо:

– А ведь ты права, Леська… Я поняла, о чем ты спрашиваешь. Да, любила. Любила, конечно… А потом и сама не поняла, как он вместо любимого мужчины для меня кошельком стал…

– Так ты сейчас вспомни, Верка! Вспомни, как любила. Представь, что ему сейчас намного хуже, чем тебе. Ты всего лишь жена, а он-то добытчик! Ты пойми, как ему тяжело. Вот и помоги ему любовью.

– Ну да… Я вспомню. Я обязательно должна вспомнить… А только денег ты мне все равно дай, ладно?

– Ага! Вот и вся любовь на этом кончилась! – ехидно расхохоталась Ритка, запрокинув голову. – Одна морковь осталась! Любовь любовью, а денег дай! Ой, не могу я, девки, умираю над вами обеими…

– А тебе-то чего умирать? Я ж не у тебя прошу! – вяло и грустно огрызнулась Верка.

– Ладно, девочки, не ссорьтесь. И так на душе тяжело, вы еще тут…

Леся вздохнула, поднялась из-за стола, подошла к кухонному окну. Потом еще раз вздохнула длинно, будто всхлипнула. Произнесла тихо:

– Как подумаю, что сегодня Ильку от меня Саша увезет… Кажется, все отдала, чтобы…

– Да не переживай ты так, Лесь! – тихо ей в спину откликнулась сочувствием Ритка. – Она ему не чужая, она ж ему мать! Может, Илюхе и впрямь с ней лучше будет. Да и ей, сеструхе твоей, тоже материнство на пользу пойдет.

– Не знаю, Рит, не знаю… Сомневаюсь я. Прямо сердце тоской заходится. Как бы в аэропорту не разреветься вдрызг…

– А сейчас он где?

– С Сашей в школу ушел. Документы забирать. Ты знаешь, мне кажется, не хочется ему ни в какую Америку лететь. Он такой убитый в последние дни. Я его спрашиваю, а он молчит. И Андрей тоже с ним пытался поговорить, он ему одно – береги Леську, береги Леську… Нет, не хочется ему ехать, чует мое сердце! Тут что-то другое…

– Да ну! Не сочиняй. Какому это пацану не захочется на Америку поглядеть?

– Да. Наверное. И все же… Мы же столько пережили тут вместе! Да что я тебе буду рассказывать, ты и сама все видела. Ой, идут! Девочки, они идут… – зачем-то отпрыгнула она от окна и, развернувшись к ним, добавила испуганным шепотом: – По-моему, она опять его за что-то отчитывает… Он грустный такой, а она руками машет, сердится!

– Ну, я не могу! Сердится она! – всплеснула по-бабьи руками Верка. – Подкинула кукушонка на вырост, еще и сердится! Помню я твою Сашку, она всегда занудой была! Бровки сведет, губки подожмет и идет по двору, будто самая умная! А ты вроде при ней как бестолковка младшенькая, смотришь да улыбаешься. Да ты хоть сейчас ее на место поставь, пусть она тебе спасибо скажет!

– Да ладно, какое там спасибо… – суетливо огляделась Леся, будто ища глазами что-то. Потом, остановив взгляд на лице Верки, проговорила просительно: – Ты бы ехала домой, Вер… Сама понимаешь, не до тебя мне сейчас. Извини. У нас тут сборы да прощания будут, Андрюша скоро на такси приедет, чтоб в аэропорт ехать…