Налоги платят? Платят. Если не проявляют вредоносности, не склоняют добрых католиков к иудаизму и не нарушают закон (по крайней мере, не попадаются явно на его нарушении) — пускай живут.

Столица княжества-епископата поменьше Арраса, всего семь тысяч жителей, из которых четверть монахи и белое духовенство. Город похож на крошечный Париж: центральная часть лежит на острове среди двух рукавов Шельды и тоже называется Ситэ, на восточном берегу вздымаются колокольни множества храмов, над которыми главенствуют Святой Николай и Гроб Господень.

Оберегают Камбрэ башни-мосты — Шельда река неширокая, потому основания башен с городскими воротам можно возвести на обоих берегах, пропустить под каменным сводом поток, а поверх моста надстроить не самое изящное, но функциональное сооружение: неприятель подойдя к городу окажется под градом стрел со всех направлений. Пускай Камбрэ минувшие триста лет владели церковные прелаты, но в фортификации они понимали не хуже иных графов и герцогов.

Пошлина за вход в город куда ниже, чем в Артуа — всего шесть денье, по большому счету сущая мелочь. Еще бы, серьезные деньги епископские фискалы дерут за провоз товара и право на торговлю — здешняя ярмарка и невиданный в соседних графствах Франции крытый рынок приносят в казну его высокопреосвященства баснословный доход!

— Вроде бы тихо, — впервые за весь тридцатимильный путь от Арраса до Камбрэ подал голос Ролло фон Тергенау. — В городе спокойно, мэтр.

— Точно замечено, мессир, — отозвался Рауль, отсчитывая серебро. У стремени Инцитатуса стоял чиновник, за которым пристально наблюдала отлично вооруженная стража в желто-синих цветах епископства. — Прямо благорастворение… Едемте, Ролло, дорогу я помню, бывал здесь однажды.

«Однажды», означало визит в Камбрэ по рекомендации Михаила Овернского. В плотно и беспорядочно застроенный квартал за рынком и собором Марии Магдалины. Очень вонючий квартал — безошибочно найдешь по запаху.

Ограниченное четырьмя узенькими улицами пространство занятое ашкеназами воняло по-особенному, сочетая привычные городу запахи выгребных ям, помоев, подгнивающих овощей и конской мочи с ароматом специфическим и утонченно-противным.

Гаже всего смердело возле наспех сложенного здания приспособленного под синагогу — прошло сорок лет, но евреи Камбрэ отстраиваться фундаментально не спешили, вдруг снова придется уходить дальше, на восток? К примеру в Польшу, где, как уверяют добрые люди, тамошним королем позволено исповедовать веру Моисея и Авраама безбоязненно?

— Да что ж такое-то? — проняло даже невозмутимого Ролло. Баварец высморкался, зажав пальцем одну ноздрю. Лошади недовольно фыркали. — Глаза щиплет! Отраву какую рассыпали, нехристи?

— Уксус, — осенило Рауля. — Точно, уксус! В смеси с запахом говна — жуткое сочетание! Но зачем уксусом улицу поливать?..

Еврейский квартал не только исторгал миазмы, но и выглядел мрачно: фасады или темно-бурые или вообще черные, немногие прохожие на улицах странно одеты и смотрятся чуждо. Косятся с подозрением и тщательно скрываемой враждебностью понимая, что господа дворяне при малейшем проявлении неуважения запросто отмахнут клинком по голове и никто их за это не засудит.