…О ее ненависти к чистке картошки он узнал в Чечне. С тех пор много воды утекло, а он, надо же, не забыл!..

— Может быть, ты нам блинчиков нажаришь? — попросил Колдунов. — Знаешь, сколько раз я твои блинчики вспоминал. Как ты их переворачивала. До этого я думал, что только в мультфильмах их на сковородках подкидывают.

— Меня мама еще в детстве научила.

— А вкусные-то они какие были!..

Буркнув, что это очень грубая лесть, Саня загремела красными банками в белый горошек. Мука обнаружилась в емкости, маркированной как «рис».

— Мука есть, масло тоже… — Она опять открыла холодильник: — И даже одно яйцо имеется.

— В норме должно быть два.

— Пошляк! — Саня замахнулась на него бутылкой с подсолнечным маслом.

— Где пошляк? — возмущенным тоном вопросил Колдунов. — Покажите мне пошляка, и ему придется иметь дело со мной!

Дурачась, он выставил нож в сторону воображаемого противника, скорчил грозное лицо и изобразил фехтовальный выпад в угол кухни.

Его синие глаза сверкнули совсем по-мальчишечьи, и Саня опять вспомнила Чечню.

Там они, полуголодные, хронически недосыпавшие, пытались шутить и дурачиться в перерывах между тяжелыми многочасовыми операциями, чтобы поддержать друг друга… А по соседним тропинкам бродила смерть.

Может, они не боялись ее, потому что были так молоды?..

Колдунов отвлекся от картошки, наблюдая, как Саня готовит тесто для блинов.

— Слушай, а папаша твой точно на нас не обидится? Скажет: пришли, все сожрали, даже последнего яйца не пожалели, стратегический запас мануфактуры извели…

— Успокойся. Смотри сюда!

Первый блин был уже на сковородке. Саня дождалась момента, когда его краешки начали чуть приподниматься, и сделала молниеносное движение рукой. Блин взлетел высоко в воздух, перевернулся и упал обратно на сковородку.

Она довольно хмыкнула и гордо посмотрела на Колдунова.

— Ну, Санька, обалдеть!.. А вообще я тебе ужасно благодарен с этими сарафанами… Если бы не вы с Вероникой, пришлось бы тысячи три выкинуть. Мне на девчонок не жалко, я стараюсь вообще-то, чтобы они были одеты не хуже других, но…

— Да понятно все. — Саня готовилась перевернуть очередной блин.

— Я им лучше джинсы со стразами куплю, девчонки о них мечтают. Но в музыкальной школе говорят: только сарафаны!.. Странные вообще там люди. Знаешь, тут Катя меня вытащила в филармонию. Юбилей был у ее знакомого. «Пошли, — говорит, — хочу, чтобы все видели, какой у меня красивый и интеллигентный муж». Ладно, я парадную форму отпарил, медальки свои начистил, Катьке прическу сделал модную, с начесом… — Саня улыбнулась: она знала, что талант парикмахера прорезался в Колдунове еще в годы учебы в академии. Тогда, понаблюдав за подружкой своего соседа по общежитию, учившейся на парикмахерских курсах, он взял в руки ножницы, и результаты превзошли самые смелые ожидания. Потом он долгое время бесплатно обслуживал медсестер своего отделения, которые заранее записывались к нему в очередь и то ли в шутку, то ли всерьез уговаривали его бросить хирургию и открыть салон красоты. — …Идем под ручку, здороваемся, — продолжал Колдунов свой рассказ. — Я теткам кланяюсь, мужикам киваю, дворянин, короче, в сто восемнадцатом поколении… — Колдунов поставил кастрюлю с картошкой на плиту и зажег газ. — Не хочу показаться самонадеянным, но при виде меня тетки оживились, стали мне глазки строить, ручки для поцелуя совать… Я-то думал: раз юбилей, будет фуршет, но ничего подобного! Посадили нас в зал, выходит на сцену дородная такая дама и давай речь говорить. Я послушал немного и задремал. Только задремал, у меня над ухом тарелки как вдарят! Я как вскочу! Хорошо еще, что сказать ничего не успел… Ну, Катя меня за руку схватила, усадила на место, слушаем музыку. Смотрю: глаза у всех закрыты, лица пафосные. Я тоже рожу сложил, приосанился. А пианист все играет и играет, все одно и то же да одно и то же! Говорю Катьке: ему, наверное, страницу нот перевернуть забыли! Тут все как обернутся ко мне, как зашипят! Неприлично я себя веду, оказывается. Еле до антракта дотянул. А в антракте еще хуже. Все к Кате подходят: «Ах, вы заметили, что он вместо си-бемоль взял что-то там такое? Ах, не заметили? Да как же вы так?» Я хотел сказать, что так переполнился уже искусством, что за себя не отвечаю, но думаю: ладно, ради жены потерплю еще немного…