– Довольно! – окрик Филиппа заставил Оливию вздрогнуть.

Она пристально вглядывалась в его лицо, но не наблюдала сейчас никакого сходства с товарищем детских шалостей и необходимой, как она всегда считала, частью своей реальности, без которой не ощущала себя цельной. Теперь же напротив неё стоял незнакомец, и взгляд его был враждебен и холоден.

– Я не стану больше слушать эту чепуху. Ты помешалась, Олив, – он помолчал, и она отчётливо поняла, что сейчас он напомнит ей об Изабелле, как она не преминула напомнить ему о лживости их отца, однако Филипп удержался от этого. – Ты просто помешалась на своих расследованиях, признай это.

– В прошлом году моё помешательство, как ты это называешь, помогло спасти кузину Грейс от виселицы.

– Чистое везение, – припечатал Филипп, и Оливия злорадно пообещала себе, что не простит ему этого.

– В общем, я запрещаю тебе говорить с Имоджен и расстраивать её. Она такая хрупкая и ранимая, что разговоры об убийствах могут вывести её из рабочего состояния на неделю, а то и две. Я такого не допущу.

– Зачем ты защищаешь её? – устало спросила Оливия, почувствовав, что ноги её с трудом держат, и опускаясь в кресло.

– Я точно так же защищал бы и тебя, если бы нашёлся кто-то, кто хотел бы несправедливо обвинить тебя в том, чего ты не делала, – пожал плечами Филипп.

– Ты хочешь сказать, что она дорога тебе ровно так же, как и я? – не поверила своим ушам Оливия.

Филипп не стал отвечать на этот вопрос. Подобрав с пола макинтош, он взялся за дверную ручку, но что-то заставило его смягчиться:

– Попросить Анну принести тебе чашку чаю? – осведомился он, обернувшись.

Оливия осторожно покачала головой, надеясь, что предательские слёзы не побегут по щекам.

– Ну, как хочешь, – снова пожал он плечами и на миг застыл на пороге, словно хотел сказать что-то ещё, но передумал, решительно вышел в коридор и, плотно прикрыв за собой дверь, оставил сестру, опустошённую всем произошедшим, в одиночестве.

Всю ночь, до самого утра, Мэдлингтон-Касл сиял огнями. Хигнетт не стал гасить лампы в надежде, что для детей, если они всё-таки заблудились в окрестных лесах, освещённый от первого до последнего этажа дом послужит ориентиром. Надежда эта оказалась тщетной.

У постели Бернадетты, которая то перемежала страстные молитвы Пречистой Деве с рыданиями, то впадала в оцепенение и лежала на спине, раскинув руки и глядя в потолок, поочерёдно дежурили Анна, Виктория и Оливия. Имоджен Прайс после стычки с Викторией не покидала свою комнату, а Присцилла присматривала за Седриком, который после ночных поисков совсем расклеился и впал в самоуничижение.

– Если бы я только мог помочь, – вздыхал он, сидя в кресле у зажжённого камина и растирая виски. – Темнота, чернота, провал!.. Я пытаюсь, я честно пытаюсь! Я и инспектору сказал то же самое, но он мне не поверил, я знаю!

– Тшш, дорогой, ну успокойся же, – увещевала его Присцилла, не в силах безучастно наблюдать бесплодные мучения мужа. – Тебе нужно перестать об этом думать, и тогда, возможно, ты сумеешь всё вспомнить. Давай я приготовлю тебе чай, да? Крепкий, сладкий чай?