— Лучше быть, как вы, чем хорошенькой, — откровенно призналась она Энн.

Та засмеялась, с удовольствием выпив медовую часть комплимента и отбросив его горький осадок. Она привыкла, что люди с каким-то сомнением отзываются о ее внешности. В Эвонли не существовало единого мнения: хорошенькая Энн или нет? Те, которые слышали о ней восхищенные отзывы, увидев ее, испытывали разочарование. Те же, которым говорили, что Энн некрасива, удивлялись: где же у людей глаза?! Сама Энн отнюдь не считала себя красивой. Когда она смотрелась в зеркало, то видела лишь лицо с семью веснушками на носу. Зеркало не способно было показать ей, как неуловимо меняются ее черты под влиянием гаммы мыслей и чувств, как очаровательно то темнеют, впадая в задумчивость, то искрятся веселостью ее глаза.

В буквальном смысле слова Энн не была красива, но она обладала неуловимым обаянием и благородством осанки. И человек, наделенный тонкостью восприятия, чувствовал в этой юной девушке задатки необыкновенной, обладающей огромными возможностями женщины.

Собирая землянику, Шарлотта Четвертая поделилась с Энн беспокойством по поводу мисс Лаванды. Добрая душа была искренне озабочена состоянием своей хозяйки.

— Мисс Ширли, по-моему… мисс Лаванда нездорова. Она никогда не жалуется, но я-то вижу. Вот уже несколько недель, как она не в себе — с того самого дня, как в первый раз вы привели Поля. Наверное, она тогда вечером простудилась. Когда вы с Полем ушли, она долго ходила по саду в одной легкой накидке. Было уже темно, на дорожках лежал снег — не иначе как простудилась. С тех пор у нее все время какой-то усталый вид и ее ничто не интересует. Она больше не придумывает, что ждет гостей, и не начинает готовиться к их приходу… и вообще стала какая-то вялая. Только и оживляется, когда вы приходите. И самый плохой признак, мисс Ширли… — Шарлотта понизила голос, словно собиралась поведать о чем-то очень ужасном. — Она не сердится, когда я что-нибудь разобью. Подумайте только, вчера я разбила ее зелено-желтую вазу, которая всегда стояла на книжном шкафу. Эту вазу привезла из Англии бабушка мисс Лаванды, и она в ней души не чаяла. Я стирала с нее пыль — очень осторожно, как всегда, и вдруг она выскользнула у меня из рук и — бах! — разбилась на миллион кусочков. Как же я перепугалась! Я думала, мисс Лаванда меня изругает до ужаса, и лучше бы уж изругала. А она вошла, глянула на осколки и сказала лишь: «Неважно, Шарлотта, собери осколки и выбрось». И больше ни слова, мисс Ширли… «собери осколки и выбрось» — словно это не драгоценная ваза ее бабушки, которую привезли из Англии. Нет, она нездорова, и я просто не знаю, что делать. У меня вся душа изболелась, глядя на нее. А кроме меня, о ней позаботиться некому.

В глазах Шарлотты Четвертой стояли слезы. Энн ласково погладила загорелую ручку, которая держала надтреснутую розовую чашку.

— Мне кажется, мисс Лаванде надо как-то встряхнуться. Она все время сидит здесь одна. Может быть, мы уговорим ее поехать куда-нибудь в гости?

Шарлотта покачала своими огромными бантами: