Ривьера визжит от боли.
– Господи! – шепчет рядом со мной Шон.
Фигура изо всех сил сжимает челюсти. Ривьера снова пронзительно кричит, и после этого череп убирают.
По лицу Ривьеры ручьем текут слезы. Он хватает воздух широко открытым ртом, словно ему нечем дышать.
– Укуси его еще раз! – выкрикивает голос.
– Нет! Хорошо… Хорошо! Я ничего не мог с собой поделать… Не мог остановиться. Вы ведь и сами знаете это, правда? – Лицо Ривьеры искажено болью. – Мне нужен врач! Пожалуйста!
– Сколько лет было Кэрол, когда ты надругался над ней?
Ривьера закрывает глаза и качает головой.
– Я не помню… не помню.
Рукоятка пистолета разбивает ему переносицу.
– Три годика? Четыре? – причитает он. – Я не помню!
– Ты раскаиваешься?
Глаза его снова вылезают из орбит, теперь страх в них почти осязаем.
Приглушенный голос неумолим и неутомим:
– Ты раскаиваешься?
Ривьера внезапно покаянно кивает головой, как отъявленный грешник, увидевший путь к искуплению.
– Да! Я раскаиваюсь… раскаиваюсь. Я знаю, что это было нехорошо. Мне нужна помощь! Пожалуйста, помогите мне!
– Я пришла сюда, чтобы помочь тебе.
Рука снова упирает ствол пистолета в лоб Андрусу Ривьере и нажимает на курок, вышибая ему мозги.
Я вздрагиваю от неожиданности, не в состоянии осознать тот факт, что своими глазами наблюдаю за реальными событиями, которые пыталась воссоздать на месте преступления. Но ни одна реконструкция не способна передать всю жестокость только что увиденной мною казни. И внезапно я понимаю, что мое намерение остановить этих женщин, не раскрывая их имен ФБР, на самом деле представляет собой лишь фантазию, заблуждение, порожденное моей собственной болью и наивностью. Конечно, Андрус Ривьера больше никогда не причинит зла другому ребенку. Но кто может гарантировать, что женщина, которая нажала на курок, не решит завтра, что кто-нибудь другой, не столь виновный, как Ривьера, тоже заслуживает смертной казни? Приемный отец Маргарет Лавинь уже стал первой невинной жертвой.
– Кэт, пришло время позвонить кое-кому, – негромко говорит Шон.
Он прав.
– Кэт? Я вынужден…
Глухой удар прерывает Шона на полуслове.
Обернувшись, я вижу обнаженную блондинку, которая держит в одной руке зеленую пластмассовую гантель, а в другой – мясницкий нож. Полчаса назад я рассматривала ее фотографию, лежавшую на моем кухонном столе. Ее зовут Стейси Лорио, возраст – тридцать шесть лет, младшая медсестра и дочь полковника Франка Морленда, нашей первой жертвы. От одного ее удара Шон потерял сознание. Пока я смотрю как завороженная на Стейси, она опускается на колени перед Шоном, выдергивает у него из кобуры «глок» и направляет его мне в грудь.
– Я спряталась в грязном белье в гардеробе, – говорит она Энджи, задыхаясь от возбуждения. – На мгновение мне показалось, что он увидел меня.
– Зачем вы его ударили? – наконец обретаю я голос, стараясь не смотреть в сторону своей сумочки, лежащей на полу рядом с диванчиком.
– Заткнись! – выпрямляясь, резко бросает мне Лорио. Она ненамного выше Энджи Питре, но ее худощавое тело состоит из одних мускулов. Грудь у нее слегка обвисла, кое-где заметны следы растяжек, но в целом она выглядит поджарой и крепкой, как замерзший кусок ветчины.