Она была кельдой. У нее были обязанности.

Она услышала музыку. Она услышала голоса. А затем внезапную тишину, когда она всмотрелась во мрак.

Она аккуратно дастала из мешка бутылку «Специальной жидкой мази для овец» и позволила ей соскользнуть в темноту.

Тиффани отошла и услышала, что тихая музыка зазвучала вновь.

Она помахала ястребу, кружившемуся в небе, и была уверена, что крошечная точка помахала ей в ответ.

На четвертый день Тиффани делала масло и занималась своей хозяйственной работой. Теперь у нее появился помощник.

— А теперь я хочу, чтобы ты пошел и накормил цыплят, — сказала она Вентворту. — Что я хочу, чтобы ты сделал?

— Плята, цып-цып, — сказал Вентворт.

— Цыплята, — строго сказала Тиффани.

— Цыплята, — сказал Вентворт покорно.

— И не вытирай свой нос рукавом! Я дала тебе носовой платок. И на обратном пути сможешь захватить полено, не так ли?

— Ай, кривенс, — пробормотал Вентворт.

— И что еще мы никогда не говорим? — спросила Тиффани. — Мы не говорим…

— …слово «кривенс», — пробормотал Вентворт.

— И мы не говорим его…

— …при маме, — сказал Вентворт.

— Хорошо. А потом, когда я закончу, у нас будет время спуститься к реке.

Вентворт просиял.

— Лили-Путик? — спросил он.

Тиффани помедлила с ответом. Тиффани не видела ни единого Фигла с тех пор, как вернулась домой.

— Может быть, — ответила она. — Но они, наверно, очень заняты. Они должны найти другую кельду и… хорошо, они очень заняты. Я жду.

— Лили-Путики говорят, геть тя в бошку, лыбья морда! — счастливо сказал Вентворт.

— Посмотрим, — сказала Тиффани, чувствуя себя, как родитель. — Теперь, пожалуйста, пойди, накорми цыплят и собери яйца.

Когда он ушел, неся корзину для яиц двумя руками, Тиффани выложила немного масла на мраморную плиту, чтобы сбить его в бруски, ну, в общем, привести к стандартным размерам. Потом она отпечатает на них одну из деревянных печатей. Людям нравилась небольшая картинка на масле.

Как только она начала формовать масло, в двери появилась тень. Тиффани повернулась. Это был Роланд.

Он смотрел на нее, и его лицо было краснее обычного. Он нервно вертел свою очень дорогую шляпу, точно так же, как Всяко-Граб.

— Да? — спросила она.

— Послушай, насчет… хорошо, ну, всего этого… — начал Роланд.

— Да?

— Слушай, я этого не делал, — я подразумеваю, что никому ни о чем не врал, — пробормотал он. — Но мой отец уверен, что я вел себя геройски, и он не желает ничего слушать, ничего, из того, что я сказал, даже после того, как я сказал ему, насколько…

— …полезной я оказалась? — закончила за него Тиффани.

— Да… Я подразумеваю, нет! Он сказал, он сказал, он сказал, что тебе очень повезло, что я там оказался, он сказал…

— Это не имеет значения, — сказала Тиффани, снова взявшись за лопатки.

— И еще он продолжает всем гововрить, какой я был храбрый и…

— Я сказала, что это не имеет значения, — отрезала Тиффани. Маленькие лопатки стучали «пат-пат-пат» по новому кусочку масла.

Рот Роланда открылся и опять закрылся.

— Ты имеешь в виду, что не возражаешь? — спросил он, наконец.

— Нет. Я не возражаю, — сказала Тиффани.

— Но это не справедливо!