Шестопалов с педантичностью анатома-физиолога вскрыл весь процесс гибели черноморского линкора. Мощнейший взрыв грохнул ночью под самым днищем. Корабль дал крен, и вода хлынула через незадраенные иллюминаторы кают внутрь жилых помещений. А потом случилось то самое, непоправимое и страшное, что на флоте называют "овер-киль", когда утративший остойчивость корабль переворачивается кверху днищем.
Казалось, всё именно так и было, как излагал адмирал. Каждое слово Владислава Спиридоновича взвешено, мысль отточена. Погибавший экипаж, по его словам, действовал в лучших традициях флота. Даже гипотезы и предположения оборачивались у него неопровержимым доказательством стойкости и мужества до конца боровшихся за живучесть моряков. И тем досаднее представлялась царившая на спасательных работах суетня к неразбериха - всё то, что выплеснулось в итоге трагедии.
Сообщение Шестопалова положило конец догадкам и домыслам. Тем более что из города продолжали приходить самые невероятные слухи. Погибших героев-моряков якобы похоронили в спешке и от всех тайно, как бы заметая следы какого-то чудовищного преступления. И что офицерам в форме будто бы нельзя стало в Севастополе на улице показываться - гражданские не прощали им малодушия, поскольку погибших моряков и похоронить-то по человечески не смогли.
"Но что же это было? - мучил себя вопросами Егор. - Перестраховка? Трусость?.. А может, предательство, раз кому-то очень выгодно было вызвать всеобщее возмущение и стыд?.. Известно же, как в народе любят моряков. О чём же думал командующий флотом, сын прославленного героя гражданской войны? - Он-то не мог не знать, что такое беззаветный героизм до конца стоявшего экипажа! Матросы-то в чём виноваты?!.."
В первые минуты Егор порывался идти к адмиралу и обо всём этом спросить его прямо. Только рассудительный Вадимыч не посоветовал этого делать, потому что адмирал не вправе сказать курсанту более того, что уже сказал. А сгоряча можно было нарваться на крупную неприятность. И потом ведь у каждого, если не дурак, своя голова на плечах... Возможно, не пришло ещё время сказать всю правду.
Конечно же, Владиславу Спиридоновичу многое виделось за дымкой прожитых лет. Он вёл свой отсчёт роковым взрывам линейных кораблей, начиная с трагически потонувшей "Императрицы Марии". Но всё же откровенным был постольку, поскольку старался уберечь своих питомцев от повторения зловещих промахов...
Впрочем, не один Егор задавался мучительными вопросами, отчего это на флотах Российских беспримерный героизм и самоотверженность команды нередко соседствует с беспечностью, разгильдяйством, неспособностью вовремя принять правильное решение. Ведь ничего не случилось бы, обследуй загодя водолазы дно в районе якорной стоянки корабля у пятой бочки, задрай иллюминаторы в своих каютах сходившие на берег офицеры и, наконец, не внеси сумятицу в действия аварийных партий сам адмирал Пархоменко, бестолковый сын прославленного героя... Теперь же проще простого было развести руками: произошло-де как раз то, чему суждено случиться, погибших не вернёшь, не вытрешь их матерям, жёнам и невестам слёзы отчаянья и скорби. А самому Непрядову хотелось от всего этого кричать...