– Я? – оторопело воскликнул Летов и застыл с вилкой в руке.

– Да, именно вы, – подтвердил статский советник и принялся закусывать.

– А с чего это, позвольте узнать, вы так решили? – выпрямившись на стуле, осведомился офицер.

– Все очень просто: когда вы стали палить из нагана, вы забыли снять с правой руки часы. Кроме вас, никто таким манером их здесь не носит. Кстати, – статский советник наполнил рюмки, – а таксомотор кто угнал? Полковник или его водитель?

Летов промокнул губы салфеткой, поднялся и сказал:

– У меня был непростой день, и я надеялся, что мы посидим, отдохнем, вспомним Ставрополь. Но не вышло. Разговор зашел слишком далеко. Простите, но я вынужден откланяться.

В этот момент появился Ферох с салатом. Видя, что гость уходит, он в нерешительности остановился перед столом.

– Как знаете, – безразлично проговорил Ардашев. – Однако не забудьте передать вашему теперешнему начальнику, что читать чужие письма нехорошо.

– Передам, не извольте беспокоиться, хотя и не совсем понимаю, о каких письмах идет речь.

Сделав несколько шагов, он обернулся.

– Я не обсуждаю приказы даже после их исполнения. Честь имею.

– Честь имею.

Подъесаул ушел. После него остались недопитая бутылка водки, грязная тарелка и неприятный осадок на душе. Где-то вдалеке послышался стук колес экипажа о каменистую дорогу и крики «боро! боро!». Это чарвадары гнали по улице упрямых мулов.

К вечеру, когда солнце перекатилось на запад, у дома Ардашева остановился автомобиль. Из него вышел полковник Кукота. Ферох отворил калитку и впустил гостя.

Военный агент остался на веранде, ожидая, пока лакей известит хозяина о его визите. Время тянулось медленно, и в пепельнице лежала уже вторая папироса. Полковник то и дело щелкал крышкой карманных часов. Под правым глазом у него била едва заметная, точно маленькое сердце, жилка.

Ардашев появился лишь через пятнадцать минут. Он кивнул и сел в кресло напротив. Стол был чист, и Ферох не прислуживал.

– Я слушаю вас, господин полковник, – тихо изрек статский советник.

– М-да, – потянул полковник, – а вы сегодня не особенно гостеприимны.

– Как я понимаю, вы прибыли сюда совсем не для того, чтобы обсуждать черты моего характера, не так ли?

– Да-да, конечно… Я понимаю вас. Но и вы лучше меня знаете, что в разведке не бывает друзей; верить никому нельзя, а «честное слово» – пустой звук.

– Еще совсем недавно вы говорили иначе…

– О чем вы, Клим Пантелеевич? Мы ведь пробовали друг друга на твердость. Слава богу, что и ваши, и мои зубы остались целы. Но, согласитесь, – нервными толчками он затушил третью папиросу в пепельнице, – очень хочется читать чужие мысли, или, по крайней мере, письма. К тому же мы с вами давно не целомудренные гимназистки, а ваши шифрованные телеграммы отнюдь не billet doux[127].

– Насчет писем это вы верно заметили, в особенности, если они личные.

– Ну посудите сами, – взмахнул руками Кукота, – откуда я мог знать, что вы не используете домашний адрес для связи с Певческим мостом?

– Резонно, – нехотя согласился Ардашев. – Однако вы ошибаетесь, если думаете, что завербованный вами телеграфист-шифровальщик останется на своем месте. Это же касается и господина Красноцветова. Вам прекрасно известно, что согласно внутренним циркулярам МИДа дипломатам запрещено сотрудничать с военной разведкой.