— Да, — спохватилась разведчица, — он работает?

— Какое там… С аккумуляторного год назад уволился. Выгнали. Если трезвый — на диване лежит. Пенсию получает по инвалидности. У него уши глухие. А что эта пенсия? За два дня пропивает. Поговорите с ним, поговорите.

— Он же глухой.

— Через аппарат все слышит. Я тут арбузик купила, четвертинку, так все сожрал. И опять на диван. Мне семьдесят два, а на работу хожу в гардероб, а он без дела мается.

— Хорошо, я поговорю с ним. Сегодня после семи подойду. Но ничего не обещаю. Вам к наркологу надо.

— Так силком же я его не потащу! А сам не пойдет.

Машков говорил, что раньше алкашей принудительно отправляли в лечебно-трудовые профилактории, но теперь демократия не допускала подобного ущемления человеческих прав. Теперь их надо политкорректно уговаривать. И не дай бог алкашом назовешь. Тут же жалоба, а то и судебный иск.

На опорном появился Никита, пришедший с «летучки». Седых сегодня имел законный выходной после ночного дежурства, Машков находился на участке.

— О! — улыбнулся он, увидев старушку. — Екатерина Михайловна! Опять вы?

— А куда ж мне еще идти? — с явным расстройством переспросила та.

— Домой, домой, домой, — Никита приобнял ее за плечи и проводил до дверей, — отдыхать, отдыхать. У нас очень много работы.

— Светлана Юрьевна, вы обещали! Я буду ждать.

Никита увел бабулю в коридор, выставил за порог и вернулся в кабинет:

— Обострение, — он покрутил пальцем у виска, — раньше Серегу доставала, теперь тебя будет.

— В смысле?

— Да нет у нее никакого сына. Погиб лет двадцать назад. Крыша и поехала на этой почве. Родни никого, а поболтать охота. Вот и ходит то к нам, то к операм. Еще раз придет, гони сразу… Ну что там с этим оэсбэшником? Получилось?

«А то ты не знаешь».

— Да… В ресторан сводил. С полиграфом не пугал. Через пару недель из Москвы пришлют спеца. Мол, вариант серьезный. Весь отдел пропустить хотят.

— Зараза!.. А еще?

— Мобильники проверять будут. Входящие-исходящие.

— А они кого-нибудь подозревают?

— Никит, мы, вообще-то, в ресторан ходили, а не на производственное совещание. Он больше стихи читал. Но, думаю, что всех, кроме меня.

— Ну ты… Продолжай с ним.

— Я, вообще-то, сама решаю, с кем встречаться, — без раздражения усмехнулась Светочка.

— Ну че тебе — жалко?

С площадки ударили тяжелые басы. Рок-клуб открывал веселый вечер, посвященный памяти Курта Кобейна.

Примерно в то же самое судьбоносное время, когда Светочка вела опасную для жизни игру, ее резидент со скачущим либидо откровенно маялся дурью. Пытался заплакать, но напрасные потуги могли вызвать у случайных наблюдателей разве что смех.

Вчерашнее служебное свидание не то чтобы перевернуло все с ног на голову, но и не прошло бесследно, как ничто на земле. Коля чувствовал себя подразбитым не столько в материальном плане, сколько в морально-психологическом.

Во-первых, Светка угадала с его тайным пороком. Ему действительно нравилось, когда за ним бегают дамочки, и, соответственно, выбирал он их исходя из этого. А во-вторых, она четко дала понять, что сама бегать за ним не собирается, хотя буквально месяц назад практически открыто намекала на пламенные чувства. Он, чего уж греха таить, на грех вчера рассчитывал. На легкий такой грешок, ситуационный, без тяжелых последствий. А что в ответ? Как она сказала: «Все будет натурально, когда по-настоящему»? То есть облом. Еще Иванушкой-дурачком припечатала. И это ставило его, не знавшего поражений, в неприглядное положение. «Как же так?! Это же я! Коля Бойков, чья фамилия, возможно, станет нарицательной наподобие Казановы!» И хотелось незамедлительно подтвердить сей неоспоримый факт. Вернуть статус-кво. Он должен доказать самому себе, что по-прежнему не ведает преград, что рано или поздно покорит вершину, хотя это и противоречит его принципу — никаких романов на службе. Но здесь случай особый. Здесь на кону репутация.