Но такие люди — тяжелы и серьёзны во всем: и в чувствах, и в намерениях, особенно — в дурных. Если Тэйтон решил хладнокровно избавиться от Галатеи — он сделает это безжалостно и беспощадно, но умело и хладнокровно, сто раз всё тщательно продумав. А если принять во внимание этого дьявола-медика, злоречивого и хитроумного Мефистофеля, постоянно крутящегося рядом, то, что против такого тандема может сделать бедняжка Галатея?

Она бессильна. Разгорячённое воображение Стивена нарисовало ему хрупкие плечи и нежные запястья Галатеи, и невесть откуда на него пахнуло тем, приснопамятным ему ароматом необузданных роз, бесстыже-алых и белоснежных, чьи лепестки падали на шёлк простынь, и стебли, стебли с длинными острыми шипами тоже струили запах поцелуя, поцелуя до крови. Запах снова, истончившись терпкой зеленью и наркотическим мускусным шлейфом, возбудил его и расстроил.

Что она может сделать против таких врагов — умных, сильных, неумолимых? Она — сама нежность и слабость, томная женственность…

Высокий женский голос внезапно разорвал тишину на втором этаже, и перед Хэмилтоном промчался, тяжело дыша, какой-то мужчина. Он впотьмах заскочил к себе в спальню на первом этаже, и Стивен услышал, как в двери дважды щёлкнул замок.

Хэмилтон растерялся. Он не понял, кто кричал, и что случилось, и решил вернуться к себе. Хотелось не торопясь обдумать всё, что он сегодня понял. Улёгшись на постель, Стивен задумался. Мысли его сразу вернулись к Тэйтону и Хейфецу. Надо предупредить Галатею. Она должна знать, что задумал её супруг. Должна. Это не остановит Тэйтона, но Галатея хотя бы будет настороже.

Неожиданно дверная ручка повернулась, дверь неслышно распахнулась и на пороге спальни возникла Галатея, как прекрасное видение божественной гармонии. Волосы её были растрёпаны, глаза горели страстью.

Хэмилтон вскочил, пошатнулся, но она поддержала его и опрокинула на ложе.

И вино застолья стало вином любви, обдав пожаром его чресла. Он слизывал сладкий вкус нектара и горький вкус полыни с её боготворимых уст. Мученье и услада, питьё исцеляющее и одурманивающее, являющее выси рая и адские бездны, хмель забытья и настой всеведения — эта женщина околдовывала его. Сладостное вино её любви было виной его помешательства, но оно же всё и оправдывало…

Она показалось ему как-то особенно уязвимой в своей хрупкой, утончённой красоте, ранимой и такой нежной…

Страстная любовь глотает часы, как секунды. Оставив его, обессиленного, на ложе страсти, она исчезла. Придя в себя, он вспомнил, что не сказал Галатее об угрожавшей ей опасности: её внезапное появление и взрыв чувственности заставили его забыть обо всем.

Но теперь мысли об опасности, угрожавшей Галатее, стали навязчивыми. Он попытался уверить себя, что всё это ему могло и показаться, но сердце ныло, а воспоминание о свидании Тэйтона с Долорес Карвахаль, говорило о том, что он, бесспорно, прав в своих подозрениях. Тэйтон любит Долорес, это было бесспорно.

Через полчаса после ухода Галатеи Хэмилтон с трудом поднялся и двинулся вниз по лестнице. Он хотел найти Хейфеца и предупредить, что он всё знает, тогда трусливый жид, Стивен был уверен в этом, не осмелится на подлость. Странно, но идти было трудно: кружилась голова, и шатался пол ногами пол. Его снова сковал хмель, хоть Стивену казалось, что он давно протрезвел. Спотыкаясь и опираясь руками на стену, Хэмилтон спустился на первый этаж. Медицинский кабинет Хейфец оборудовал в крохотном закутке за боковой лестницей, которой редко кто пользовался. Сейчас там явно кто-то был: слышался разговор.