В ответ на его слова она издала сдавленный возглас смущения, резко сдвинула колени, а потом свободной ногой уперлась ему в грудь.

— Даже и не думай! — предостерегла она.

— Нет?

— Категорически нет!

Он сел на корточки, покачнулся и, сдвинув брови, посмотрел на нее:

— Ты суровая женщина, Ким, суровая!

— С тобой иначе нельзя, — пробормотала она еле слышно, но он услышал и мгновенно оживился.

— Правда? Почему же это, милочка? Может, ты борешься с соблазном?

Он почти угадал, и Кимберли выпрямилась и возмущенно спросила:

— Ты сошел с ума? Посмотри на себя! От тебя разит спиртным, ты растрепан, глаза осоловелые. Что же меня могло соблазнить, скажи на милость?

В словах ее прозвучало столько презрения, что он даже содрогнулся. Беда была в том, что Лахлан был хорош собой и даже неопрятным и пьяным не терял своей привлекательности — Хотел бы я сказать то же самое о тебе. У тебя тоже глаза туманятся со сна, и волосы растрепаны, а мне все равно хочется…

— Больше ни слова! — отчаянно прервала она его, опасаясь, как бы не услышать такого, что заставит ее окончательно лишиться воли. — Отпусти мою ногу! Ты вообще не имел права меня будить, а мне не надо было приходить.

Он посмотрел на свои пальцы, сомкнувшиеся на ее щиколотке, удивился и со вздохом их разжал.

— Ну, иди в теплую постель, а я проведу ночь на холодном полу. Ведь мне самому не лечь. Прищурившись, она поднялась на ноги.

— Я должна тебя пожалеть?

— Для этого нужно иметь хоть немного сострадания, а у тебя его нет ни капли.

— Если хочешь знать, сострадания у меня не меньше, чем у любой другой, — возразила она. — Иначе зачем бы я сюда прибежала?..

— Да, ты действительно пришла. Но теперь ты видишь, как мне плохо, и не хочешь остаться и помочь мне.

— Я только вижу, что ты сам довел себя до такого состояния и поэтому не заслуживаешь сострадания. Что это на тебя нашло, зачем ты пил?

— Зачем тебе это знать, Ким?

Она чуть не заскрипела зубами от досады. Ее так и подмывало сказать ему, что ей вовсе не нравится, что он сократил ее имя до «Ким» — так же как и то, что он называет ее «милочкой». Обычно она была слишком зла, чтобы высказывать ему свое возмущение по этому поводу, а на этот раз говорить было бессмысленно: наутро он позабудет о ее возражениях.

— Прекрасно. Не рассказывай. Я спросила только из вежливости, поскольку на самом деле мне до этого нет дела. Твои мотивы меня нисколько не… — Она замолчала, осознав, что горячится, и договорила спокойнее:

— Ну, доброй ночи, Лахлан. Постарайся больше не шуметь, хорошо?

Кимберли решила не оглядываться, пока шла к двери, не жалеть его. Если он ужасно себя чувствует, то только сам виноват.

Он молчал. Закрывая за собой дверь, она вдруг услышала:

— Ты мне нужна.

Кимберли застонала. Упершись лбом в дверь, она пыталась справиться с бурей чувств, которую вызвали в ней эти три слова. Ни за что на свете она не могла не внять его мольбе.

Наверное, надо было радоваться, что ему от нее нужна только помощь, — она вряд ли смогла бы устоять, если бы ему было нужно что-то другое… И снова оказаться с ним в постели из-за каких-то пустяковых слов? Боже упаси! Ведь она же не настолько глупа, правда?