Я покачал головой:

— Не знаю, отче. — Мне захотелось, чтобы он ушел.

— И таких немало, ты согласен? Этих грязных девок. Я сам вижу бесстыдниц, что нагло разгуливают по городу. Во что превратился наш приход! На воскресную службу они являются в таких нарядах, что мне кажется, будто я заснул в Чёрчтауне, а проснулся в Содоме и Гоморре.

— Разом в обоих, отче? — рискнул я спросить.

— То есть в Содоме или Гоморре. Решил пошутить, Одран?

— Нет, отче.

— Надеюсь. Ибо сейчас не до смеха. Ой не до смеха. Речь идет о твоей душе. Ты это понимаешь? О твоей бессмертной душе. Сидишь тут, прикидываешься ангелочком, а сам мечтаешь удрать к телевизору, чтобы пялиться на грязных девок! Так, Одран, да? Смотри мне в глаза!

Я медленно поднял голову, и пастор вместе со стулом придвинулся ближе.

— Ты ужасный, правда? — тихо спросил он. — Такое личико… — Пастор вздохнул и ласково погладил меня по щеке. — Я знаю, ты борешься. Все мы боремся. Я здесь, чтобы помочь тебе в твоей борьбе, милый мальчик. — Сложив руки на коленях, он сверлил меня взглядом и долго молчал. — Мама рассказала мне, что у тебя было с той англичанкой.

— Ничего не было, отче! — крикнул я, но он вскинул руку, приказывая замолчать:

— Не лги мне. Твоя несчастная опозоренная мать все рассказала. Подумать только, как ты поступаешь с семьей, которая отдавала тебе все самое лучшее. Мало бедной женщине того, как сгинул твой отец? Мало ей, что с собой он забрал невинного мальчугана? Так что нечего врать, будто ничего не было. Я этого не потерплю, слышишь?

— Да, отче, — промямлил я, испуганный его громким пронзительным голосом.

— Ты мне расскажешь, что у тебя было с той грязной англичанкой. Говори, что ты с ней вытворял.

Я сглотнул, подыскивая слова.

— Она захотела посмотреть мою комнату.

— Ну еще бы. И что там она делала?

— Разглядывала книги. Скрипку. Плакаты.

— Она тебя соблазняла?

— Простите?

— Она соблазняла тебя, Одран? Не прикидывайся, будто не понимаешь.

Я кивнул.

— Ты ее целовал?

Я снова кивнул.

— Тебе понравилось?

— Я не знаю.

— Не знаешь?

— Нет.

— А если подумать?

— В общем, понравилось.

Пастор шумно засопел и поерзал на стуле. Худое лицо его раскраснелось.

— Что было потом, Одран? Она что-нибудь тебе показала?

Я мысленно взмолился, чтобы он от меня отстал.

— Наверное, свои маленькие груди?

Я заметил, какие у него желтые зубы. Он их когда-нибудь чистит?

— Она показала тебе свои груди, Одран? Просила, чтобы ты их потрогал?

Желудок мой куда-то ухнул. О чем он спрашивает?

— Нет, отче.

— А она тебя трогала? Трогала вон там? — Он кивнул на мою промежность. — Расскажи, что она делала? Трогала тебя? А ты себя трогал? Ты показал ей, что у тебя есть? Ты же скверный мальчик, да? Конечно, скверный. Наверное, чем только не занимаешься в этой комнате, а? Один в темноте. Когда рядом никого. Ты занимаешься скверностью, Одран? Давай расскажи.

Я заплакал. Комната кружилась, я думал, что сейчас упаду в обморок. Отец Хотон еще что-то говорил и говорил, но я его почти не слышал. Он подсел ко мне на кровать, обнял и притянул к себе и зашептал в ухо, что грязные девки хотят совратить всех милых хороших мальчиков, что нам надо быть сильными, верить друг в друга и искать утешение в тех, кого мы знаем и кому доверяем, а он мой друг и я всегда могу ему довериться, ведь ничего страшного не случилось, я просто немного пошалил. Потом я, наверное, и впрямь упал в обморок, а когда очнулся, то лежал на кровати, комната была пуста, дверь закрыта.