Может, и раньше никто не верил?

На тех позициях, что мы посетили тогда, потери были в ту же ночь. Я запомнил их лица, и иногда в голове прокручиваю: кто?.. А как там дядя Вася?

Всякий раз, когда я оказывался на передовой, я всматривался в людей, и думал одну и ту же мысль: что здесь их держит?

Их же не призвали, они могут уйти в любую минуту, тут не Украина — уголовных статей за дезертирство не полагается.

Но они живут на виду у смерти и часто её получают. Это их выбор, самый демократический из возможных.

Зачем?

Зачем — после того, как схлынули первые яростные, разноцветные, счастливые эмоции «русской весны» — когда всем казалось, что чудо близко, что скоро явятся великаны с севера и всех спасут.

…после того, как пришло осознание, что полученная ими свобода — это не только право говорить и учиться на своём языке, — но ещё и бомбёжки, убийства, мародёрство, воровство, предательство, гибель близких, гибель детей, мерзость, запустение, подлость.

Что и в какой пропорции замешано у этих людей: вера, упрямство, месть, злоба? Но ведь никто здесь не выглядел ни особенно верующим, ни озлобленным.

Люди — все эти с уставшими глазами бойцы — были тихи, как вода.

Я и не пытался с ними разговаривать — с теми, кого не знал лично.

Лица их были невозмутимы и темны — словно тут шахта, а не передовая, и толком отмыться сложно, да и незачем.

Когда они изредка смеялись, я вдруг вспоминал, где я видел этот свет — тёмный свет, который словно отражается на лицах «ополченцев».

Ну да, эти тёмные купола донецких церквей, где золото будто бы замешано с углём. Тёмные золотые купола.

Наверное, освободительной войне на Донбассе — для того, чтоб стать мировым событием — не хватило элементарной (публичной!) поддержки.

За гражданской войной в Испании стояли Советы, и туда ехал Хэм. Мир знал об этом.

За революцией на Кубе, в Никарагуа и во Вьетнаме всё так же стояли советские товарищи: они дали всему должное освещение. Тогда ещё существовал Варшавский блок, да и позиции «левых» в Европе были сильнее: по крайней мере, мощностей для того, чтоб Че Гевару сделать мировым брендом, — хватило. Да разве его одного?

В случае Донбасса выяснилось, что мир без СССР стал монолитен и тошнотворен. Мир смотрит на всё масляными бесстрастными глазами и ничего не видит.

Сотни народов имеют право на свободу, но только не русские. Русским в этом праве отказано. Да и настоящим, а не ряженым украинцам — отказано тоже. Потому что — разве это свобода: то, что они получили? И смех, и грех, и позор.

С другой стороны, самому Донбассу не хватало воплощённого в слово революционного драйва: там, признаем, не было Маяковского и Есенина, Мейерхольда и Пастернака.

Это не значит, что подобные перечисленным были на Майдане: уровень их гимна «Никогда мы не будем братьями» — вопиющий, стыдный.

В любом случае, четверть века огульной русофобской, антисоветской, прозападной пропаганды сделали своё дело и на Донбассе: на борьбу за свободу там вышло в основном старшее поколение — носители здравого смысла и тех ценностей, что принято именовать «традиционными».