– Это что еще такое? – возмутился он и торкнулся в дверь. Она не поддавалась.

– Сэр Джихар, – обратился к нему Яр–Тур, – вы не заметили, что за пища была на праздничных столах, за которыми нас якобы ждут?

– Пища как пища, – ответил Жихарь, ударяя в дверь плечом. Дым становился гуще.

– Вы видели миски с кашей из белого сарацинского пшена с изюмом? Мне как–то довелось отведать этого кушанья на тризне степного витязя Одихмантия…

– Ах, так они уже и поминки по нам готовят?! – заорал Жихарь, с разбегу врезался в дверь и еще раз заорал.

– Воистине, лучше пойти в дом плача, чем пойти в дом пира, – сказал царь Соломон. – Никому верить нельзя, особенно людям.

Китоврас отстранил Жихаря и стал выбивать дверь задними копытами – с тем же успехом.

– Бревнами заложили, – прошептал Жихарь. – За что?

Вместе с дымом в баню проникли и тонкие язычки пламени. Дышать сделалось трудно.

– Что творите, изверги! – крикнул Жихарь, а больше кричать ничего не стал:

если уж так постарались завалить дверь, значит, намерения у хозяев самые серьезные и ни на какие крики они обращать внимания не собираются.

Царь Соломон опустился на лавку, надел золотой венец и, кое–как отмахиваясь ладонями от дыма, вещал:

– Порвется серебряный шнур, и расколется золотая чаша, и разобьется кувшин у ключа, и сломается ворот у колодца…

Принц Яр–Тур молча рубил дверь мечом. Он понимал, что старания бесполезны, но сидеть без дела не мог.

– Вот и сходили в баньку, – кашляя, подытожил богатырь.

Будимир вышел на середину и стал крыльями показывать людям, чтобы разошлись по сторонам. У Жихаря появилась надежда.

– Слушайтесь его, слушайтесь, – сказал он. – Петух дело свое знает.

Будимир растопырил крылья и стал кричать – только не по–петушиному. Тотчас же изо всех щелей потянулись, потекли тонкие струи пламени, они входили в красные крылья, и крылья становились золотыми. Сделалось жарко. Петушиные перья заискрились, заиграли всеми оттенками огня. За стенами трещало.

«Хворостом обложили», – догадался богатырь. Трещало и за дверью.

– Славны коварством своим обитатели града, – сурово молвил Китоврас. – Гостя зажарить живьем – в этом ли доблести суть?

Царь Соломон продолжал рассуждать про печальную участь скотов и человеков.

Пламя перестало бить из щелей, но, судя по жару, вокруг них бушевало вовсю.

Дым, подчиняясь движениям петушиных крыльев, убирался обратно на улицу.

Всякий огонек, проникающий было внутрь, Будимир шугал назад, клевал, костил лапами. И огонь явно его слушался.

Загудело и над крышей. Жихарь потрогал потолочную балку – она была теплая, но не горячая. Жихарь сел прямо на пол и обхватил мокрую голову руками.

Наконец треск прекратился. Будимир подбежал к двери и стал долбить дубовые доски клювом. Китоврас взял своего недавнего седока на руки, развернулся и еще раз попробовал ударить копытами. Дверь вылетела разом, за ней взметнулся сноп искр. Петух выбежал первым, и там, где он взмахивал крылом, почерневшие, истончившиеся бревна, подпиравшие дверь, покорно гасли. Воздух шел в баню горячий, но чистый.

Кое–как оделись, натянув доспехи на отсыревшее белье, и побежали к дому старосты. Будимир выразительно размахивал косой.