Я вошел в этот флюоресцирующий лес. Деревья светили слишком слабо, чтобы свободно ориентироваться. Однако почва тоже флюоресцировала (желто-зеленым светом), и на ней оставались отпечатки моих следов. Скорее всего, это был мох — днем я не обратил на него внимания (возможно, он просто не был виден). Но сейчас это придавало мне уверенность: я знал, что легко смогу вернуться.

А видящие пели свою песню. Я старался не шуметь. В конце концов, я был лишь непрошенным гостем… Осторожно обходя деревья, я приближался к видящим. В одном месте мне пришлось пройти сквозь довольно густые заросли кустов — на их широких листьях выделялись яркие лиловые полосы. Шагах в тридцати росли другие кусты — повыше, резко пахнущие мятой, с голубоватыми листьями. А дальше была обширная поляна — и на ней тот, кто пел. Да, я не оговорился. На поляне оказался один — только один! — видящий. Он сидел на камне метрах в пятнадцати от меня, закутавшись во флюоресцирующий алым светом плащ. Вначале я не поверил, что видящий один. Я всматривался в темноту, искал других видящих…

Все та же ошибка! В этом чужом мире следовало раз и навсегда отказаться от земных понятий и масштабов. На Земле нужны были хор и оркестр, нет, великолепный хор и великолепный оркестр; здесь это, по-видимому, мог каждый.

О чем пел видящий? Не знаю. Но песня становилась все более и более грустной. Нет, грустной — не то слово. Это была не грусть, а какое-то безнадежное отчаяние. Отчаяние уже привычное…

Я долго слушал, боясь шелохнуться. Ветер тихо шелестел светящимися листьями, и чужая песня поднималась к чужому небу…

Видящий сидел неподвижно. Он походил на изваяние. И только приглядевшись, я обнаружил, что он слегка покачивается в такт песне. Но самое удивительное — он тоже светился! Порыв ветра распахнул плащ, и я заметил, что тело видящего излучает мерцающий оранжевый свет.

Где-то вдалеке раздался крик, похожий на приглушенный стон. Но видящий по-прежнему пел свою печальную песню. Мне стало тяжело, и я пошел назад, к кораблю.

Возвращаясь к кораблю, я все еще слышал песню. Я подумал, что видящие безмерно одиноки, и мысли мои невольно обратились к надвигающейся катастрофе. Как ни странно, но именно среди флюоресцирующих деревьев у меня появилась идея, ставшая очень скоро твердой уверенностью. Поднимаясь по трапу на корабль, я уже знал, какая опасность грозит видящим. Я знал, почему видящие догадываются о неизбежной катастрофе. Точнее, не догадываются, а ощущают, как животные на Земле ощущают приближение землетрясения или наводнения. У земных животных выработался инстинкт, предупреждающий их о катастрофах. Здесь катастрофы были иные, несравненно большие по масштабам и связанные с изменением орбиты Планеты. У существ, живущих на Планете, выработался инстинкт, предупреждающий о наступлении таких катастроф…

Да, все дело было в изменении орбиты. В двойной звездной системе орбита планеты — путаная пространственная кривая. В системе Сириуса положение осложнялось тем, что, кроме звезд, были еще две массивные планеты. Поэтому третья планета испытывала одновременное притяжение четырех тел.