Смех раздался в зале. Старичок притряхивал плечами и прищелкивал языком. Федор Андреич приказал зажечь старинные канделябры, стоявшие вечно в гостиной, на ломберных столах; свечи в них с незапамятных времен не зажигались и только каждый год подвергались омовению. Мрачная зала осветилась и наполнилась музыкой, смешанной с говором, шарканьем и смехом. Вся дворня сбежалась в переднюю и глядела с удивлением на господ и залу, в которой, с тех пор как она была выстроена, в первый раз раздались смех, говор и танцы. Федор Андреич приказал даже подать какое-нибудь угощение для танцующих, а для себя, старичка и учителя -- вина, и, расхаживая по зале, угощал всех. Если Настасья Андреевна уставала играть, он сочинял в антрактах разные игры.
Пробило двенадцать часов: начались поздравления и целования. Федор Андреич со всеми перецеловался, даже с учителем и его женой.
Ужин был шумный и поздно встали из-за стола. Прощаясь с Аней, Федор Андреич спросил:
– - Вам было весело сегодня?
– - Да-с; благодарю вас! -- отвечала Аня и с жаром поцеловала его в щеку, а он, взяв ее голову в обе руки, осыпал поцелуями. Петруша стоял возле, ожидая очереди проститься с Федором Андреичем, который и его удостоил поцелуем.
Первый день, с тех пор как Аня поселилась в доме Федора Андреича, она ложилась спать такой счастливой и веселой, что долго не могла заснуть от волненья.
На другое утро мрачность вступила в свои права, и Федор Андреич по-прежнему хмурил брови.
Глава X
Праздники прошли быстро. Петруша должен был ехать в город. При прощанье он объявил о своем долге Настасье Андреевне, у которой ужас и гнев были первым порывом; но мольбы и отчаяние Петруши смягчили ее, и она обещала ходатайствовать за него у своего брата, потому что у ней самой в руках не было ни гроша.
Прощанье Петруши с Аней было трогательно: они плакали оба, клялись думать каждую минуту друг о друге и расстались до следующего праздника.
Уныние настало в доме после отъезда Петруши. Аня часто плакала.
Настасья Андреевна, как ни сбиралась объявить тайну Петруши своему брату, не находила удобной минуты; но, получив письмо от Петруши, где он просил ее поспешить высылкою денег, она решилась сказать всё брату, несмотря на его недовольное лицо в тот вечер.
Он играл с Аней в шашки, старичок следил за игрой, а Настасья Андреевна вязала чулок.
– - Братец…-- начала она нетвердым голосом.-- Петруша, уезжая, просил меня…
– - О чем? -- не отрывая глаз от игры, спросил ее брат.
Настасья Андреевна с минуту помолчала и наконец сказала:
– - Просить у вас прощенья.
– - В чем? -- и, взяв шашку, он прибавил, обращаясь к Ане:-- Прозевали!
– - Он очень, очень раскаивается и дал мне слово никогда этого не делать.
– - Опять!.. Ну, вы просто рассеянно играете! -- хмурясь, сказал Федор Андреич Ане и продолжал: -- В чем же он раскаивался?
– - Он не виноват: приятели…
– - Верно, уж долги появились? -- перебил сестру Федор Андреич.
– - Не сердитесь, братец; я его жестоко бранила.
– - Хорошо, хорошо! -- недоверчиво произнес Федор Андреич и спросил:-- А сколько?