Третий, опять-таки не обремененный замашками джентельмена или денди субъект, стоял у фальшборта «Креветки». Волосы у него были еще мокрые, а у ног лежал акваланг. Ах, вот оно что… можно не гадать, что случилось с капитаном Гальего и его людьми: подобрался под водой, выбрал момент, вынырнул, перещелкал с маху… Вон те пятна на палубе чертовски напоминают едва свернувшуюся кровь…
От того места, где в лесу засел Мазур, до обоих суденышек было метров двадцать. С крайним неудовольствием Мазур поймал себя на том, что жаждет устроить кино, финал на голливудский манер: чтобы они корчились под наведенным стволом, каялись и просили пощады, уверяя, что осознали ошибки и займутся теперь исключительно общественно полезным трудом — а он, отпустив напоследок пару триумфально-издевательских афоризмов, перестрелял бы к чертовой матери успевшую помучиться троицу…
А вот это было плохо, потому что — непрофессионально. И потому Мазур, не затягивая паузу, поднял пистолет, выстрелом навскидку срезал индивидуума на палубе «Креветки», а мгновеньем позже, вырвав обе чеки, запустил обе гранаты прямехонько на корму катера.
Он знал эту модель — в пластиковой оболочке каждой гранаты таилось до поры три сотни стальных шариков. В двух, легко подсчитать, шестьсот. И рвануло, как следует быть, все эти шесть сотен убойных крохотулек вымели внутренность катера, вынеся все иллюминаторы, издырявив борта, катер качнуло на спокойной воде, над кормой медленно таял сизый вонючий дым — и Мазур, одним отчаянным броском достигший берега, перепрыгнув внутрь, уже не увидел ни единой цели, которую следовало бы подавить автоматным огнем.
Не теряя времени, он перепрыгнул на «Креветку» и со всеми предосторожностями осмотрел надстройку, спустился в каюты. Никого там не обнаружил, ни живых ни мертвых, спустился в каюты. По крайне мере, предателей среди экипажа «Креветки» не оказалось — а это уже кое-что, есть кое-какая разница меж мертвыми, о которых думаешь хорошо, и теми их собратьями, кто доброго слова не достоин… Быть может, и мертвым не все равно, что именно о них думают те, кто пока что пребывает по эту сторону…
Перешел на катер. Перешагнул через препятствие, старательно не глядя на то, что осталось от элегантного и благообразного совсем недавно дона Хайме — не по слабости нервов, а исключительно из эстетических соображений. Не всякий мастер обожает любоваться своей работой, иногда бывает как раз наоборот.