В связи с расследованием по делу Тоньоли я впервые поехала в Палермо. До этого Фальконе просил меня не приезжать, так как это было опасно. Несколько месяцев спустя, в июне 1989 года, он дал зеленый свет. Я встретилась с ним в его офисе. Нас обоих круглосуточно сопровождали итальянские телохранители. Все это было не очень приятно, но я решила потерпеть несколько дней. Я не могла понять, как все это ежечасно, год за годом, выдерживал Фальконе. За день до моего возвращения в Швейцарию мы ужинали в ресторане. Фальконе сказал, что завтра мы пораньше закончим работу и поедем на море, он снял там домик, мы искупаемся. Я не ответила ни да, ни нет. Купаться мне не хотелось, но я из вежливости не сказала об этом, сменила тему, и разговор принял другой оборот. На следующее утро мы встретились в офисе, и я сказала Фальконе, что хотела бы съездить в Палермо посмотреть достопримечательности и пройтись по магазинам. На пляж мы не поехали. Наши планы изменились случайно. Но кто-то в ресторане — единственное место, где мы говорили о поездке на море, — подслушал этот разговор и сообщил мафии о наших планах. На следующий день полиция обнаружила на пляже 57-килограмовый мешок с взрывчаткой и радиоуправляемым детонатором.

В 1988 году я стала прокурором кантона Тичино. Расследования моей прокуратуры, проведенные совместно с Фальконе и другими обвинителями Италии, привели к арестам многих людей, в том числе и банкиров Лугано. Мафия стала называть меня La Puttana, проститутка. Возможно, кличка была данью уважения, знаком, что мы уже близко подбираемся к ним. Позже мы узнали, что швейцарские банки нанимали итало-язычных управляющих счетов для своих отделений в Женеве, Цюрихе и других городах с целью обслуживания итальянцев, выводящих свои операции из Лугано, так как риск замораживания их счетов, как сказал нам информатор, был слишком высок.

Я гордилась определением, которое дал мне Фальконе в интервью одной газете, — «персонификация упорства». Кроме того, я гордилась тем, что моя мама следила за сообщениями в прессе и по телевидению о работе моей прокуратуры. Время от времени она просила меня быть уступчивей. Мы с братьями должны были регулярно звонить ей и сообщать ей, как у нас дела. Я делала это по крайней мере раз в неделю. У мамы сложились близкие отношения с моим сыном. Я не жалею о том времени, которое он провел с ней, а не со мной. Ему больше нравилось жить в Биньяско. Там он был свободен, завел близких друзей. Ему всего хватало.

В субботу, 23 мая 1993 года, я гостила у своей мамы в Биньяско. Не помню, чем мы занималась, но около шести часов вечера зазвонил телефон. На проводе был офицер полиции. Он сообщил мне, что Фальконе мертв. Затем я посмотрела теленовости из Палермо. Гангстеры взорвали радиоуправляемую бомбу, и автомобиль Фальконе разнесло на куски. Он, его жена Франческа Морвилло, следователь по делам несовершеннолетних, и три телохранителя погибли. Взрыв образовал воронку в грунте, вдребезги разнес автомобиль, вокруг валялись куски покореженного металла. Я не верила своим глазам, не могла оторваться от экрана телевизора. Но не плакала. Во мне закипала злость на мафию. Особенно после того, как я узнала, что покушение организовал глава клана Корлеоне, Сальваторе Риина, печально известный босс боссов, или