В жизни все не так. В жизни твои мускулы налиты свинцовой тяжестью, и все тело ломит от усталости. В жизни размокший щит не выдержит и десятка ударов германского топора, а кольчуга, надетая на промокший насквозь стеганый жилет, стирает спину и плечи до крови. В жизни невыносимо ноет отбитая рука, мелкие порезы и царапины не заживают из-за влажности и грязи, а начинают загнивать, как бы их не перевязывали. В жизни живот подводит от голода, а от плохой болотистой воды, которую мы пьем не смешивая с вином или уксусом, потому что их попросту нет, чуть ли не половину солдат мучает понос. И глядя на их позеленевшие измученные лица, как-то слабо веришь в древние легенды.
Я и не верил. Что мне до древних героев? Они не тащились три дня по лесам и болотам, избиваемые германцами. Не увязали по пояс в ледяной грязи, не добивали своих раненых, не снимали обезображенные головы своих товарищей с веток деревьев, не получали стрел в спину от невидимого врага, не принимали на себя удар вражеской конницы, не плакали от бессильной ярости, не бросались в самоубийственные атаки только потому что из-за ран уже нет сил идти, а быть обузой для друзей не позволяет совесть. Все это делали мы, простые смертные. Наши кости останутся белеть в этих проклятых лесах, а наши имена будут преданы забвению. Так что мне до древних героев? Те, кто сейчас сидит рядом со мной у костра куда больше достойны называться героями. Но никто из них даже не задумывается об этом.
И если суждено мне завтра погибнуть, пусть так и будет. Я с радостью умру за этих парней. За всю битую перебитую в боях вторую когорту восемнадцатого безымянного легиона. За каждого солдата, труп которого остался гнить в болотах Тевтобургского леса. Никакие мы не герои. Мы обычные солдаты, выполняющие свой долг. Не перед родиной или народом. А перед самим собой и перед братьями по оружию.
В тот вечер я кое-что понял о долге. То, чего не понимал раньше. Настоящее, подлинное «ты должен» исходит от сердца, а не от головы. Когда ты не понимаешь, а чувствуешь всем своим нутром, что лучше броситься на меч, чем не выполнить долг. Только так ты можешь пройти до конца по своему пути и не пожалеть об этом в самом конце. Грек-учитель отчасти был прав, когда говорил, что моя жажда мести делает мою жизнь беднее. Так было потому, что сердце не хотело принимать этот долг. Конечно, я любил отца и ненавидел его убийцу. Но тогда я был слишком мал, чтобы до конца прочувствовать это. Месть была для меня чем-то вроде повинности. Правда, я сам боялся себе в этом признаться. Я всячески пестовал свою жажду мести, заботился о ней, как путник в дождливую ночь заботится о костерке. В конце концов, мне удалось убедить себя, что я действительно не смогу жить, если не отомщу. Но где-то в глубине души, я знал, что это самообман.
Наверное, поэтому Оппий Вар дважды ушел от меня. Я действовал так, будто кто-то наблюдал за мной. Ребенок, который ведет себя примерно в присутствии взрослых не потому что он по-настоящему послушен, а только лишь желая избежать наказания.