Техника другого века.

– Что дальше? – спрашиваю я.

– Ждем.

– Чего?

Похититель отмахивается от вопроса.

Какое-то странное спокойствие овладевает мной. Совершенно неуместное умиротворение.

– Ты привез меня сюда, чтобы убить? – спрашиваю я.

– Нет.

Мне покойно и уютно. Прислонившись к генератору, я как будто сливаюсь с ним.

– Но ты сделал так, что я поверил в это.

– По-другому не получалось.

– Не получалось что?

– Доставить тебя сюда.

– И зачем мы здесь?

Он качает головой и при этом тянется левой рукой под маску гейши и почесывает подбородок.

И снова какое-то странное ощущение. Как будто я одновременно смотрю фильм и участвую в нем.

Сонливость, сопротивляться которой я не в состоянии, тянет веки вниз.

Голова падает.

– Не сопротивляйся, – говорит похититель.

Но я сопротивляюсь. Как странно, что он так быстро изменился! Странно и тревожно. Его как будто подменили, и это несоответствие его теперешнего поведения и недавней жестокости должно настораживать. Успокаиваться нельзя, говорю я себе, но тело уже мурлычет колыбельную.

– Путь был долог, – словно исповедуясь, говорит он. – До сих пор не могу поверить, что сижу здесь и действительно смотрю на тебя. Разговариваю с тобой. Знаю, ты не понимаешь, но мне о многом хочется тебя расспросить.

– О чем?

– Каково оно – быть тобой?

– Что ты имеешь в виду?

Мужчина как будто колеблется.

– Твое место в мире, Джейсон, как ты его воспринимаешь?

– Интересный вопрос, учитывая, какой вечерок ты мне устроил, – медленно и взвешенно говорю я.

– Ты счастлив?

На фоне этого момента моя жизнь выглядит до боли прекрасной.

– У меня потрясающая семья. Достойная работа. Мы хорошо устроились. Все здоровы. – Язык как будто распух и ворочается с трудом. – Я доволен своей жизнью. Просто она не исключительная. А могла бы быть…

– Ты сам погубил собственное честолюбие, ведь так?

– Оно скончалось в результате естественных причин. Вследствие забвения и по недосмотру.

– И ты знаешь, как именно это случилось? Был ли в твоей жизни момент, когда…

– Мой сын. Мне было двадцать семь. Мы с Дэниелой встречались несколько месяцев. Она сказала, что забеременела. Нам было хорошо вместе, но любви не было. А может, была. Но начинать семейную жизнь мы точно не планировали.

– Однако же получилось по-другому.

– Для ученого этот возраст, ближе к тридцати, критический. Если не успел опубликовать что-нибудь значительное, тебя списывают со счета.

Не знаю, что он там мне вколол, но мне хочется поговорить. После двух часов безумия и ада я как будто попал в оазис. Знаю, это ерунда, но меня не оставляет чувство, что пока мы разговариваем, ничего плохого не случится. Что слова неким образом защищают меня.

– А у тебя намечалось что-нибудь значительное? – спрашивает он.

Удержать веки становится все труднее, приходится напрягаться.

– Да.

– И что?

Его голос доносится как будто издалека.

– Я работал над созданием квантовой суперпозиции объекта, видимого человеческим глазом, – отвечаю я.

– И почему ты забросил исследования?

– В первый год жизни у Чарли были большие проблемы по медицинской части. Мне требовалась тысяча часов в «чистой комнате», но времени не хватало. Я был нужен Дэниеле. Нужен сыну. Меня лишили финансирования. Исследования застопорились. Я был молод, гений-выскочка, – но когда потерял темп, мое место занял кто-то другой.