— Что ты об этом думаешь?

— Кто-то в ярости ударил его ножом, потом стукнул по затылку и бросил в ров. Или наоборот.

— Отныне официально это расследование убийства, — объявляет Свен.

«Ярость, — думает Форс. — Я подняла руку на Янне. Черт, я была так зла, подумать только, если бы у меня в руке был нож… Но лучше об этом не думать».

— Мы должны обследовать машину, — говорит она, — землю вокруг, замок со всеми прилегающими строениями. Посмотрим, удастся ли нам найти следы борьбы или чего-нибудь еще. Или, может быть, орудие убийства. Нож, вероятно. А также камень или что-нибудь в этом роде.

— Так мы и сделаем, — соглашается Свен. — Нам надо собраться и провести что-то вроде организационной встречи, прежде чем приступим к работе. Надо допросить тех двоих, что нашли его. Позвоните всем. Карин, ты можешь найти для нас комнату в замке?

Та кивает.

На лесной поляне появляется автомобиль, еще одна сине-белая репортерская машина «Коррен».

«Пусть все идет своим чередом», — думает Малин, чувствуя, что ей становится совсем плохо и что-то сжимается внутри.

Она шагает по гравию к воротам Скугсо и думает обо всех тех людях, прошедших здесь до нее за многие-многие годы существования замка. Испуганные и гордые, усталые или в состоянии того радостного возбуждения, причиной которого может быть только такая завидная собственность.

Теперь все они словно духи места, призраки, не желающие покидать эту землю ради небес.

Малин только что закрыла глаз Петерссона. Пусть успокоится, хватит ему глядеть на мир мертвым, холодным взглядом. «Достаточно того, что мы, живые, смотрим вокруг себя такими глазами», — думает она. А потом разглядывает его. Его непроницаемое лицо, обнаженные раны на довольно тренированном торсе. «Кем ты был? — спрашивает Малин. — Кем нужно быть, чтобы кончить так, как ты? Как это получилось? Кто это — он, она или они — впал в такую ярость, что снова и снова вонзал нож в твою еще живую плоть?»

Потом она обошла вокруг замка и отыскала маленькую часовню на заднем дворе, дверь была лишь прикрыта. Малин заглянула вовнутрь. В центре комнаты, имеющей форму восьмиугольника, она увидела каменное возвышение и решила, что это есть не что иное, как фамильная усыпальница Фогельшё. Со стен на нее смотрели иконы, порядка двух десятков. Золото, обрамляющее фигуры Христа, выглядело как попытка бросить вызов мраку времени, доказать, что прекрасное возможно несмотря ни на что.

По другую сторону замка стояли два больших красных трактора-газонокосилки марки «Стига», умолкшие, похоже, навсегда и, по всей видимости, уже лишенные своих ножей.

Малин поднимается по замковой лестнице, вдыхая утренний воздух. У нее хорошее настроение, несмотря на то, что ее подташнивает. И поэтому ей стыдно.

«Наверное, надо стыдиться всех своих чувств, — думает Форс. — Не этот ли стыд и стал причиной твоей смерти, Йерри? Чего же ты стыдился в таком случае, если ты хоть когда-нибудь испытывал это чувство? Быть может, надо совершенно не знать, что такое стыд, чтобы владеть замком и жить в нем?»

Гигантская люстра в вестибюле кажется одинокой. «Словно ожидает, когда ее зажгут», — говорит про себя Форс. На стене висит полотно. Мужчина, женщина и немного солнцезащитного крема на спине. Любовь? Может быть. Скрытое насилие? Определенно.