Тетя Галя покусывала губы, потому что даже много лет спустя эта история не давала ей покоя.

– А Маша, как оказалось, уже была беременна. Представляешь? Комсомолка. Рожает. Без мужа. А муж где? В тюрьме! Кошмар.

– Представляю, – пробормотала она.

– Да ничего ты не представляешь! – сказала с досадой тетя Галя. – Сейчас этого понять нельзя, если ты тогда не жил! Для Маши это было катастрофой. Позор. Крушение всех надежд. Могли из института попереть. И тут нарисовался Звонарев. Ты понимаешь, он, по большому счету, благородно поступил. Подставил крепкое плечо в трудную минуту. И все обстряпал так, что комар носа не подточит. Маша стала его женой, а ребенок… ты… вроде как его. Конечно, многие догадывались. О том, что ты – прокоповская дочь. И сам Прокопов, когда свое отсидел, сразу к Маше примчался. Он был уверен, что ты – его ребенок. Не просто уверен, он знал. А там ему преподнесли сюрприз. Сказали, что никакой он не отец.

– Кто сказал?

– Оба. И Звонарев, и Маша.

– Но почему?! – воскликнула она.

– Бывает такая правда, которая никому не нужна. Маша и Звонарев уже работали. Вокруг все знали, что ребенок – его. И он карьеру строил. Как раз по партийной линии пошел. Тогда казалось, что это сплошной верняк, что он судьбу схватил за хвост. И вдруг эти разбирательства, скандалы, какой-то папочка-сиделец, из тюрьмы… Это никому не было нужно. Фактически они Сашку предали.

Если про предательство – то это не «они», а только Маша. Но тетя Галя не решилась так сказать.

– Но он-то знал! – напомнила девушка.

И как же в таком случае он мог отступиться – вот что подразумевалось.

– Он ради Маши отступился, – сказала тетя Галя. – Она просила, чтобы он ей не калечил жизнь. Ну и еще формально все было так обставлено, что он никак не мог бы быть твоим отцом. Потому что по метрикам выходило, что ты родилась тогда, когда он уже год под следствием находился и был под стражей, соответственно. Это Звонарев все устроил. У него какой-то родственник был в этой глухомани… врачом работал… ну, в этих Финиках или как их там… в Ленинградской области…

– В Радофинникове! – пробормотала потрясенно девушка.

– Да, в Радофинникове! – повторила за ней тетя Галя, не замечая того состояния, в котором находится ее собеседница. – И Звонарев увез Машу туда. Там она родила тебя. А дату рождения написали – какая им была нужна.

Она в несколько приемов сняла через банкомат большую сумму денег с той карточки, которую ей подарил Прокопов, и уехала в Радофинниково, не сказав о поездке никому: ни Прокопову, ни Хеджи, ни тете Гале.

Большую часть дороги она то ли дремала, то ли мечтала, и в мыслях она жила той жизнью, что была на фотографиях – там было солнечно, красиво и уютно. Но, когда открывала глаза, видела мокрый от дождя лес, деревья в котором уже почти лишились листвы перед близкой зимой, замызганные фуры на шоссе и холодное, свинцовое небо, распластавшееся низко над землей.

В Радофинниково она приехала во второй половине дня, когда уже начало смеркаться. После Москвы здесь было неприглядно и темно. Лужи, слякоть, редкие фонари и маленькие, почерневшие от дождя домики, окна в которых светились скорбным, тусклым светом.