— Но не теперь, — провозгласил Унтарис.

— Не для десаи, — согласился Алпирс. — Если только то, что мы должны узнать насчет ребенка, — правда.

Сказав это, Алпирс кивнул на юг, где дрожала под безжалостным ветром одинокая палатка. Он пустил свою гнедую кобылу рысью прямиком туда, и Унтарис последовал за ним. Когда они подъехали ближе, из палатки на шум вышла мужская фигура в белой холщовой рубахе до пят. На круглом вороте одеяния бедина красовались большая пуговица и кисточка, обозначающие племя десаи. Как и большинство бединов в этих местах, мужчина был в полосатой красно-коричневой безрукавке, именуемой аба.

— Мой пришлось долго ждать, — произнес мужчина, подняв жесткое, обветренное, иссушенное солнцем лицо в обрамлении белого головного шарфа — куфии, когда двое всадников приблизились к нему. — Вы за это дорого заплатить!

— Звучит свирепо, как всегда, бединский пес, — прошептал Унтарис, но у Алпирса наготове уже было нужное средство.

— Это подойдет? — спросил Алпирс у осведомителябедина, демонстрируя венец из верблюжьей шерсти, вытканной золотом: игал — головной убор, который не стыдно было бы надеть и вождю. Несмотря на легендарное мастерство торговаться, присущее бединам, старика выдали блеснувшие глаза.

Алпирс, а вслед за ним и Унтарис спешились и, ведя лошадей в поводу, приблизились к белой фигуре.

— Добрая встреча, Джинджаб, — с поклоном произнес Алпирс, демонстрируя драгоценный игал — и немедленно отдернув руку, едва бедин потянулся к нему. — Насколько я понимаю, ты согласен на такую плату? — криво усмехнулся разведчик.

В ответ Джинджаб поднял руку, дотронувшись до собственного игала, удерживающего на голове куфию, — грязного, потрепанного, некогда сотканного из драгоценных нитей, но теперь похожего на пучок вытертой верблюжьей шерсти. Для бедина игал служил мерилом его авторитета и предметом гордости.

— Девчонка в лагерь, — произнес он с сильным бединским акцентом. Каждое слово выговаривалось отрывисто, твердо и отчетливо — чтобы летящий по воздуху песок не забивал рот, как объяснил однажды Алпирс Унтарису. — Лагерь на гребень горы, на востоке, — уточнил Джинджаб. — Мой работа сделан. — Он снова потянулся за игалом, но Алпирс по-прежнему не отдавал его.

— А сколько лет этой девчонке?

— Совсем маленькая, — ответил Джинджаб, показав рукой ниже пояса.

— Возраст?

Бедин мрачно уставился на него.

— Четыре? Пять? Подумай, друг мой, это важно, — настаивал Алпирс.

Джинджаб прикрыл глаза, губы его зашевелились, с них время от времени слетали отдельные слова — упоминание о неком событии или о знойном лете.

— Значит, пять, — объявил он. — Как раз пять, весной.

Алпирс не смог скрыть усмешку, переглянувшись с ухмыляющимся Унтарисом.

— Шестьдесят три, — отметил Унтарис, отсчитав годы назад.

Шадовары кивнули и обменялись улыбками.

— Мой игал. — Джинджаб снова потянулся к заветной вещи. И снова Алпирс убрал ее назад.

— Ты уверен?

— Пять; да, пять, — подтвердил осведомитель.

— Нет, — уточнил Алпирс, — насчет всего вообще. Ты уверен, что этот ребенок... особый?

— Она такой, — ответил бедин. — Она поет, все время поет. Поет слова, но это не слова, понимать?