— Хоть два. Хочешь помянуть?

— Нет, это потом. Потом помянем. Обязательно. А сейчас кати вот за той «Волгой».

Я указал ему на машину, в которую вместе с двумя мужчинами села вдова Кота.

— Хочешь принести соболезнования?

— Ага. А то соболезнуют одни сослуживцы. Ни друзей, ни родственников.

Витька пристроился в кильватере «Волги», которая помчалась на большой скорости по направлению к центру. Мы еле поспевали за ней. Поворот, еще поворот. Наконец «Волга» остановилась у подъезда дома на Кутузовском проспекте. Витька так резко дал по тормозам, что я чуть не ткнулся носом в панель. Хлопнул его по плечу: «Созвонимся» — и открыл дверцу.

Из «Волги» вышел мужчина, который на похоронах неотлучно находился возле женщины. Он открыл заднюю дверь. Женщина вышла и направилась к подъезду. Мужик захлопнул дверцу и последовал за ней. Я мысленно чертыхнулся. Но машина не уехала. Значит, он ненадолго. Я подождал, пока они войдут в подъезд, и, выждав еще минуту, последовал за ними. Когда я вошел в парадное, лифт уже поднимался. Я помчался по лестнице вверх, моля Бога, чтобы она не жила на последнем этаже. Только бы лифт никто не вызвал, пока я поднимаюсь.

Седьмой этаж. Я перевел дух. Черт, ведь давно собираюсь бросить курить. Поднялся на этаж выше и стал ждать, питая слабую надежду на то, что мужик у нее сидеть долго не будет и что никто из жильцов восьмого этажа не выйдет на лестницу. А если выйдет, то хоть бы он меня принял за алкаша, справляющего в подъезде нужду, а не за домушника, пасущего квартиру.

Прячась за сеткой лифта, я наблюдал за седьмым этажом. Минут через сорок дверь квартиры слева открылась и мужик вошел в лифт. Я тут же спустился и позвонил. Дверь открылась, и женщина в черном сказала: «Проходите». На ее лице я не прочел ничего: ни удивления, ни вопроса.

Мы прошли в роскошно обставленную гостиную. На журнальном столике, стоявшем у окна между двумя креслами с обивкой из светло-коричневой кожи, стояла бутылка «Смирновской» и три рюмки. Две пустые и одна полная, накрытая куском черного хлеба.

— Садитесь, — женщина указала мне на кресло, а затем подошла к стенке и достала еще одну рюмку.

Ну и ну? Все это она делала настолько спокойно и даже равнодушно, что я поражен был больше, чем если бы увидел здесь живого крокодила. Еще раз промелькнула мысль о моральном падении нации.

Разливая водку, она посмотрела мне в глаза, и я был готов поклясться, что ее глаза излучали насмешку. Совсем как у Кота.

— Помянем вашего одноклассника, — она подняла рюмку и одним залпом по-мужски опрокинула ее. — Может быть, вам принести закуску? Не знаю ваших привычек.

— Как вас зовут?

— Ольга Николаевна.

— А кто я, знаете?

— Конечно. Мы заметили вас сразу, как вы сели нам на хвост. Слишком явно. И запросили по телефону Сазонова. Он вкратце и объяснил мне, кто вы.

— А где ваши дети?

— Сын остался в Вашингтоне.

— Он знает о смерти отца?

— Пока нет.

— А родители?

— У нас нет родителей.

Я вспомнил, что отец Кота умер, когда тому было пять лет, а мать постоянно болела.

— Должен признаться, что я удивлен вашим хладнокровием. Вы были равнодушны к покойному мужу?