— Не твое дело.

— Ты собираешься втрескаться в него и сделать какую-нибудь глупость?

— Не твое дело.

— Я люблю тебя, Сьюзан. Мы с папой оба тебя любим.

На это ответить было нечего. Нечего. Нечего ответить. Вот почему Нью-Йорк — или любой другой город — превратился в императив. В итоге вы всегда терпели крушение на баррикадах их невысказанной любви, будто ударяясь о стены обитой войлоком камеры. Подлинность этой любви делала невозможным дальнейший полный подтекста спор, создавая нечто, исчезавшее до того, как потерять смысл.

— Ладно, — негромко сказала миссис Нортон. Она воткнула сигарету карпу в губы, и та провалилась дальше, в брюхо.

— Я пошла наверх, — сказала Сьюзан.

— Конечно. Можно мне прочесть эту книгу после тебя?

— Если хочешь.

— Я хотела бы с ним познакомиться, — сказала Энн.

Сьюзан развела руками и пожала плечами.

— Сегодня вечером вернешься поздно?

— Не знаю.

— Что мне сказать Флойду Тиббитсу, если он позвонит?

Гнев вспыхнул снова.

— Что угодно. — Она помедлила. — Ты же все равно…

— Сьюзан!

Та, не оглядываясь, ушла наверх. Миссис Нортон осталась на месте, незряче уставившись в окно, на город. Над головой послышались шаги Сьюзан, а потом деревянный стук вытаскиваемого мольберта.

Она встала и снова взялась гладить. Когда она сочла, что Сьюзан с головой погрузилась в работу, то пошла в кладовку к телефону и позвонила Мэйбл Уэртс. Во время разговора Энн невзначай упомянула, что Сьюзи говорит, будто в их окружении объявился известный автор, а Мэйбл фыркнула и сказала: «А, это ты про того, который написал «Дочь Конвея?», на что миссис Нортон ответила: «Да», а Мэйбл сказала: «Тоже мне литература, голый секс и ничего больше». Миссис Нортон спросила: «Он остановился в мотеле или же…»

Ну, раз уж речь зашла об этом, так он остановился в центре, в «Комнатах Евы» — единственном городском пансионе. Миссис Нортон пронизало облегчение: Ева Миллер — порядочная женщина, вдова, и никакие шуры-муры не потерпит. Ее правила относительно женщин в пансионе были краткими и по делу. Если это ваша мать или сестра — ладно. Если же нет, можете посидеть на кухне. Правило не обсуждалось.

Пятнадцатью минутами позже, искусно завуалировав свою главную цель пустячной болтовней, миссис Нортон повесила трубку.

Сьюзан, думала она, возвращаясь к гладильной доске, ох, Сьюзан… я просто хочу твоего же блага. Как ты не понимаешь?

Они возвращались из Портленда по шоссе 295, и было вовсе не поздно — самое начало двенадцатого. За пределами портлендских предместий скорость на автостраде ограничивали до пятидесяти пяти миль в час, а водителем Бен был хорошим. Фары Ситроена резали темноту, как масло.

В кино оба провели время хорошо, но осторожничали, как бывает, когда люди нащупывают границы приемлемого друг для друга. Теперь Сьюзан вспомнился вопрос матери, и она сказала:

— Где ты остановился? Снял дом?

— Я заполучил уютное местечко на третьем этаже в «Комнатах Евы», на Рэйлроуд-стрит.

— Но это же ужасно! Там, наверху, должно быть, градусов под сто!

— Мне жара нравится, — сказал он. — В жару мне хорошо работается. Раздеваюсь до пояса, включаю приемник и выпиваю галлон пива. И выдаю по десять страниц свежего черновика в день. К тому же там есть интересные стариканы. А когда, наконец, выйдешь на крыльцо да на ветерок… рай Господень!