– Жуй! – протянул он мне смолу. – Это природный антибиотик, самый свежий. Жуй и, когда разжуешь, налепи на рану. – И повернулся к Закоеву: – Поехали!

– Куда? – спросил Тимур.

– Ни в прошлое, ни в будущее ему нельзя, – ответил Акимов. – Значит, вперед! Пока он жив, нужно догнать какой-нибудь фронтовой госпиталь.

Военно-полевой госпиталь № 67 Первого Украинского фронта размещался в Яготине, в чудом уцелевшем двухэтажном здании бывшей гимназии на проспекте Незалежности, то есть Независимости. Стремительный прорыв нашей танковой дивизии имени Александра Проханова не дал укропам ни времени, ни возможности уничтожить этот маленький, тихий и красивый городок в девяноста километрах от Киева. Два широких окна нашей офицерской палаты на втором этаже (а раньше кабинета ботаники) выходили на речку Супой, а на другом берегу реки была вдупель разгромленная деревня Засупоевка, от нее не осталось даже кладбища – сваленные кресты валялись там вперемешку с разбитыми могильными плитами и выкорчеванными деревьями.

Но Яготин не тронули ни наши танки, ни украинская артиллерия, которая, по-видимому, вся сконцентрировалась на яростной защите Борисполя и подступов к Киеву. Хотя по прямой от Яготина до Борисполя все-таки целых пятьдесят семь километров, артиллерийская стрельба стояла там такая, что мы в палате слышали ее круглосуточно.

Когда меня положили сюда с гангреной и температурой сорок с гаком, в палате было шестнадцать коек, на них возлежали четырнадцать калек с оторванными или ампутированными руками и/или ногами, один самострел и я, которому, как сказал начальник госпиталя, буквально чудом удалось спасти ногу. Чудо это состояло в какой-то жуткой смеси всех антибиотиков, которая, в сочетании с моим иммунитетом и природным антибиотиком Акимова, эту гангрену сбила.

Наверное, раньше, до броска на Киев, таких раненых, как мы, тут же отправили бы в тыловые госпитали или даже в Москву. Но поскольку никто не сомневался в том, что в ответ на очередную попытку укропов отвоевать Донбасс мы вот-вот возьмем Киев, то зачем было нас эвакуировать, если в Киеве есть и больницы, и госпитали?

С молоденьким лейтенантом-самострелом – его после ампутации простреленной ступни ждал трибунал – никто из нас, офицеров, конечно, не разговаривал, отчего он уже дважды пытался отравиться нацарапанной в туалете известкой и украденным у дежурной медсестры снотворным.

Зато все остальные, даже лежа с подвешенными на кронштейны обрубками заживающих конечностей, яростно дискутировали между собой с утра до вечера (с перерывами, правда, на «утки» и другие естественные и медицинские процедуры).

Главной темой этих дискуссий была, конечно, война, точнее, ее дальнейшее развитие. И тут мнения расходились независимо от воинских званий дискутирующих и их армейского опыта и стажа.

– Нужно, не останавливаясь, идти дальше на Варшаву и Брюссель! – требовал безногий подполковник, лидер наших госпитальных оптимистов.

– Да, Брюссель нужно брать однозначно! Раздавить этих европейских геев-пидарасов! – поддерживал его одноногий майор-артиллерист, которому вместе с левой ногой оторвало и все мужские причиндалы.