Но в XX и XXI веках эти земли пушной торговли стали играть новую и важную роль, которая удивительно похожа на прежнюю. Те самые территории, что поставляли меха средневековым Новгороду и Москве, давали и дают средства к существованию СССР и постсоветской России. Нефтегазовые месторождения Западной Сибири были открыты на тех же землях югры, хантов, манси и других северных народов, которые были колонизованы ради пушнины. Как и в те времена, истощив старые месторождения, промышленники двигались все дальше на восток в поисках новых заповедных богатств. И потребители российской нефти и газа все там же, от Гамбурга до Лондона. Трубы Газпрома тянутся по суше от Москвы через Польшу в Лейпциг, повторяя сухопутные пути московской меховой торговли. «Северный поток» – подводный газопровод, который несет в Северную и Западную Европу газ из Западной Сибири, – проходит точно по старинным морским путям ганзейской торговли с Новгородом.

Географически эти совпадения случайны: в других местах нефть и газ добывают не в лесах и болотах, но в морях и пустынях. Эстетически нет ничего менее похожего, чем нефть и мех. Но политически между экономикой, которая зависит от экспорта белки и соболя, и экономикой, зависящей от экспорта газа и нефти, много общего. Обе они – жертвы ресурсного проклятия, которое ставит экономику в зависимость от моноресурса, оставляя прочие ее ветви неразвитыми и неконкурентоспособными. В течение столетий российской истории торговля ресурсами стала для государства основным источником дохода, организация их добычи – главным занятием, контроль над транспортировкой их через Евразию – исключительной ответственностью. Такой промысел требует специализированных навыков, которые имеют мало общего с работой остального населения, и участвуют в нем немногие. Аппарат безопасности становится идентичен добывающему государству, а население становится ненужным. В свое время Ханна Арендт писала, что «излишнесть массового человека» является основой тоталитаризма (Arendt 1966: 11). Проще говоря, в этих условиях неизбежно возникает общество, подобное кастовому: малая и сущностно важная часть населения, которая участвует в торговле моноресурсом и его охране, живет иначе, чем большая и избыточная часть, которая существует дотациями, получаемыми от первой части, и натуральным хозяйством.

Недавно институциональная экономика описала два способа отношений между ресурсами, государством и гражданами (North et al. 2009). В «естественном государстве» доминирующая группа ограничивает доступ к ценным ресурсам, создает на их основе ренту и управляет населением с помощью принуждения и благотворительности. Другой социальный порядок возникает в «государстве открытого доступа», которое берет внутреннее насилие под демократический контроль, предоставляя гражданам равный доступ к образованию и карьере. В таком обществе нет правовых и метафизических различий между элитой и народом. Соотношение между этими двумя типами государства и природными ресурсами подразумевается, но не описывается в этой работе Дугласа Норта и его соавторов. В исторической перспективе ясно, что изобилие природных ресурсов не давало государству выйти из ресурсной зависимости, а их нехватка, напротив, стимулировала развитие системы открытого доступа, зависящей от человеческого капитала.