Ковалев остановился, протянул мне руку и произнес только одно слово:

— Женева?

— Да, да, Женева! Я тогда обращался к вам за советом…

— Для кого сейчас пишете?

— Для журнала «Внешняя политика». Вот все время ждал выступления товарища Брежнева, чтобы закончить статью.

— А уже начали?

— Да, начал, — соврал я. Но тут же в припадке откровенности признался: — Собственно, к статье еще лишь приступаю. Только заголовок придумал.

— Интересно, какой?

— «Победа».

— А ведь товарищ Брежнев сказал, что здесь нет ни победителей, ни побежденных, — напомнил Ковалев.

— Да, верно, я вкладываю в это слово особый, расширительный смысл.

— Какой же?

— Это долго объяснять, товарищ Ковалев, а вы, наверное, торопитесь. Однако попытаюсь изложить суть в нескольких словах. В июле сорок пятого мне довелось быть в Потсдаме. Там мы одержали несомненную победу, хотя Запад очень скоро попытался сорвать ее.

Руководители западных держав заговорили о том, что решения Потсдама должны быть утверждены мирной конференцией, а сами сделали все от них зависящее, чтобы она не состоялась. Запад подвергал сомнению европейские границы, называл их «временными». Не признавал ни существования ГДР, ни права Польши на территории, полученные ею в Потсдаме. А вот теперь они вынуждены признать все: и нерушимость европейских границ, и суверенность ГДР, и многое другое. Я не собираюсь этого писать, но ведь, по существу, Совещание в Хельсинки и есть мирная конференция, которую Запад саботировал тридцать лет. Потому мне и хочется как бы перекинуть мост между Потсдамом и Хельсинки…

Я говорил торопливо, сбивчиво, опасаясь, что Ковалев уйдет, не дослушав меня, и «зарубит» название моей статьи, с которым я уже сжился. Но Ковалев выслушал меня до конца и мягко заметил:

— Потсдам и Хельсинки — не совсем схожие события. Тогдашняя, как вы это называете, победа явилась прежде всего результатом нашей военной победы. Разгром гитлеризма Красной Армией на том этапе определял все. Союзники были вынуждены считаться с этим. Здесь — победа бескровная…

— Но все-таки победа?! — с надеждой воскликнул я.

— Зависит от толкования. Если вы имеете в виду победу здравого смысла над безумием, победу идеи мирного сосуществования над идеей «холодной войны», тогда…

— Именно это я и имею в виду, товарищ Ковалев! Конечно, вы правы, полных аналогий быть не может, но если говорить о наших целях, то и там, в Потсдаме, и здесь, в Хельсинки, они в принципе одинаковы: прочный мир, верно? Мы требовали признания реальностей, сложившихся после разгрома гитлеризма. Теперь их признали!

— Но без права какого-либо государства вмешиваться во внутренние дела другого, — уточнил Ковалев. — Такой вывод следует из речи товарища Брежнева и из Заключительного акта, который будет скоро подписан. Запомните, товарищ Воронов, это очень важно. И сейчас и в будущем.

— Но ведь это тоже победа?! — воскликнул я. — Долгое время Запад считал своим правом учить нас жить! Теперь он вынужден признать, что такого права у него нет.

— Простите, я действительно тороплюсь, — улыбнулся Ковалев. — Хочу надеяться, что сегодняшнее выступление товарища Брежнева облегчит и ускорит вашу работу над задуманной статьей. Желаю вам победы…