Но на этот раз она не могла смолчать.
— Ты уверен, что тебе необходимо сломить Сталина? — негромко спросила Клементина.
— Я уже не раз объяснял тебе, что присутствие Советов в Европе несет ей гибель! — снова воскликнул Черчилль и, оттолкнувшись от подлокотников, резко встал.
Клементина чувствовала, что его переполняет злоба и что именно она, эта злоба, придает ему сейчас новые силы.
Черчилль выхватил из стоявшего на столике ящичка сигару и, закурив, стал торопливо ходить взад и вперед по спальне.
— Меня никто не слушает! — выкрикнул он. — Американцам нельзя было уходить в свою зону, пока Сталин не выполнит наших требований. Нельзя!
— Тебе не кажется, Уинни, что, встретившись с тобой теперь, Сталин будет удивлен тем, как ты к нему переменился? — осторожно, но вместе с тем настойчиво спросила Клементина.
— Мне плевать на это!
— Очевидно, он будет ссылаться на заключенные соглашения… — еще настойчивее произнесла Клементина.
— Было бы катастрофой, если бы мы соблюдали все свои соглашения! — Черчилль энергично взмахнул зажатой между пальцами сигарой.
Клементина молчала, и это, видимо, окончательно разозлило Черчилля.
— Ты придерживаешься другого мнения? На моем месте ты, кажется, готова была бы преподнести большевикам на серебряном подносе всю Европу? Пусть бы они установили свои коммунистические режимы в Польше, Венгрии, Болгарии, Румынии, а заодно уж в Греция и Италии?
— Ты думаешь, это будет возможно, если сами народы не захотят большевиков?
— Народы! Какие народы? Они идут туда, куда их ведут лидеры! А лидеры опираются на силу. Только на силу!
— Но, Уинни, — стояла на своем Клементина, — согласись, что в дни войны ты относился к русским иначе. Ведь я была в Москве. Я помню, какое ликование было там в День Победы… Москвичи восторженно приветствовали английских и американских офицеров. Сотни рук подбрасывали их в воздух, люди кричали «ура»… Я выступала по Московскому радио. От имени нашей страны. От твоего имени, Уинстон. Я говорила, что, пройдя по мрачной долине жертв и страданий, мы могли бы идти в дружбе и дальше…
— Набор высокопарностей!
— Я сказала только то, что ты сам написал, — с упреком возразила Клементина.
— Забудь об этом!
— Да, конечно. Постараюсь… Но мне трудно забыть тот солнечный день в Москве. Девятое мая…
— День нашей беспомощности! — воскликнул Черчилль. — После того, как немцы капитулировали перед нами в Реймсе, не надо было уступать Сталину и допускать всю эту трагикомедию в Карлсхорсте! Где Сойерс? Я хочу выпить.
— Я тебе принесу сама. Виски или коньяк?
— Хоть цианистый калий! Тогда мне не пришлось бы идти на эту голгофу в Потсдаме!
На другой день автомобили доставили Черчилля, его дочь Мэри, лорда Морана, Томсона и Сойерса из Сен Жан-де-Лгоз в Бордо. Отсюда им предстояло лететь к Берлин. Самолет Черчилля назывался «Скаймастер» по-русски — «Повелитель неба».
В тот же день со взлетной дорожки английского аэродрома в Тэнгмире, в графстве Сассекс, поднялся в воздух самолет с британским министром иностранных дел Антони Иденом на борту. А с лондонского аэродрома Нортхолд взлетел еще один самолет — главным пассажиром его был лейбористский лидер Клемент Эттли.