— У нас разговор к вам, Надежда Григорьевна, — сказал он. — Посидим, поговорим…

— Ты говори, милой, говори, — замахала рукой старушка. — Я стоя-от лучше разумею. Да и насиделась я в жизни, насиделась…

— Да садитесь вы, садитесь, — с лёгким раздражением сказал участковый, но Игорь Васильевич неодобрительно посмотрел на него, и лейтенант замолчал.

— Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чём порасспросить вас.

Надежда Григорьевна кивнула:

— Василя-от я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.

Лейтенант заёрзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.

— Самого-от я впервой вижу, но слыхала, слыхала, что он нонесь у нас в чинах. А ты, милой, отчего в пиджачке? Без погон-то? Агент?

Она сказала с ударением на «а». Корнилов засмеялся и кивнул головой:

— Агент, агент. Из розыска я, уголовников ищу.

Надежда Григорьевна понимающе улыбнулась.

— Насчёт Сашки Иванова небось? Ох и питух, не приведи господи. Всех у нас во мхах перезюзил. И Главдю испортил. Она хоть и сиделица, а девка была хорошая. Передовка в лесхозе. От тюрьмы да от сумы грех зарекаться… А этот зюзюкало и её к вину приохотил.

Говорила Надежда Григорьевна забавно — будто ручей журчал. Всё время на одной ноте, без остановки. Приходилось постоянно вслушиваться, чтобы разобрать каждое её слово.

— Возле Орельей Гривы парня-от он порешил? — вдруг спросила она.

— Где, где?

Надежда Григорьевна широко улыбнулась и, словно боясь обидеть гостей, прикрыла рот коричневой сухой ладонью.

— Да у леса, милой, у леса. Мы так горку называем — Орелья Грива. — Она наконец села на табуретку и повторила: — Сашка убил-от?

— Кто — мы не знаем. Не знаем даже, к кому шёл убитый, — ответил Корнилов. — Вы что же, Надежда Григорьевна, одна живёте?

— Одна, товарищ хороший, не знаю, как зовут тебя. Одна.

— Игорь Васильевич меня зовут.

— Я уж десять лет как одна, — стала рассказывать старуха. — Сын-то с дочкой в городе. Хорошо устроились. В прошлом годе Верка, дочь-то наша, приезжала. Нарядная. Гостинцев мне навезла… — Надежда Григорьевна вздохнула, словно вспомнились ей дочкины гостинцы. — Да я и сама-то хорошо живу. Хо-ро-шо. Пенсию каждый месяц двадцать один рубль получаю. Да сын присылает. Когда пять рублей, когда боле. К Новому году десятку прислал…

— А сын не приезжает?

— Не. Скучно ему тут. Приятелей нет. И девок не осталось. Всё меня зовёт. В город-от.

— Да, народу у вас во Владычкине совсем мало, — согласился Корнилов. — Заскучаешь.

— Из молодых-от кто? — стала прикидывать старуха. — Главдя-сиделица? С зюзюкалой связалась. Имени-то его и слышать не хочу! Федотовы. Сестрицы. Да Вовка, Верки Федотовой сын. Так ему ещё и шашнадцати нет. За прогоном бабка Калерия. Она с печки не встаёт. Я ей поесть когда сготовлю, она и сыта неделю. А остальные навроде старой Кавалерии, — она хихикнула. — Это я так старуху зову. Шучу над старухой.

Игорь Васильевич улыбнулся, подумал: «Какая же старая должна быть эта бабка Калерия, если Надежда Григорьевна по сравнению с ней себя молодой считает!»

— Но родные-то, наверное, есть у каждого? Ездит кто из города? — спросил он. — Да ведь и Луга под боком.