– Может, оно и может… Только… С чего им неделю телиться? Чего сразу не похвастаться?

Оловянный наморщил лоб в раздумьях.

– Значит, нечем было хвастать! А когда грохнули, тогда и отписали… Короче, давайте, дуйте в Махачкалу, найдите его, сфотографируйте и разузнайте про него все, что можно!

Абрикос и Сапер недоуменно переглянулись.

– Я не понял, Руслан, – сказал Абрикос. – Кого найти? Кого сфотографировать?

– Кого, кого! Его! Про кого в газете написано!

– Про Депутата, что ли? Зачем его фотографировать? И знаем мы про него все, чего еще разузнавать?

– Да не про Депутата! – Оловянный ударил кулаком по столу. – А про этого, который погранцов пострелял!

Подчиненные снова переглянулись, с еще большим недоумением.

– Так его же убили!

– Ну и что, что убили?! – заорал Оловянный и вскочил. – Обойдешь морги, найдешь подходящий трупак, спросишь: как да что, сфоткаешь на телефон! Что тут непонятного?!

– А-а-а… Так это понятно!

– Так чего стоите? Понятно, вот и погнали!

Махачкала

У дверей Центрального морга стоял тщедушный молодой санитар в синем застиранном халате.

«Пропил все здоровье, сдохнет, как собака», – подумал Абрикос.

Преодолевая отвращение, которое он испытывал как к этому доходяге, так и к самому заведению, которое тот представлял, Абрикос подошел, поздоровался и даже протянул руку. Несмотря на невзрачный вид, санитар ответил нехотя, вроде как свысока, с надменностью, присущей маленьким никчемным человечкам, от которых что-то зависит и к которым каждый день вынуждены обращаться самые разные люди.

– Уважаемый, у меня родственник пропал, вот, ищу… – Аваз сунул во влажную ладошку пятисотенную купюру. – Поможешь?

Тот заметно подобрел.

– Пойдем, покажу! – Санитар открыл дверь и шагнул в мрачное помещение, где тошнотворно пахло формалином. – Сколько лет?

– Тридцать восемь, – ответил Абрикос. – Он в горах охотился, может, его пограничники застрелили…

– Есть у нас такой. – Санитар подошел к одному из железных столов, откинул клеенку. – Этот?

Абрикос всмотрелся. Искаженные черты лица, оскаленный рот, а левая рука то ли отрублена, то ли отрезана… Про такое Оловянный ничего не говорил! Может, это вообще не тот?

– А где же рука? – растерянно спросил он.

– Твой, что ли? – хмыкнул санитар.

– Да не пойму что-то… Я своего двоюродного дядю лет пять не видел… И рука у него была на месте…

– Короче, этого вчера пограничники с гор привезли. Видишь, замерзший какой?! Может, поэтому и не узнаешь… А больше у нас подходящих и нет…

Абрикос навел телефон, сделал несколько снимков.

– Тете покажу, пусть определяет… Бывай здоров!

Он с явным облегчением вышел из морга, сел в ожидающую «Ниву» и тут же переслал фотографию на специально заведенный разовый телефон Оловянного. Минут через десять Абрикос выскочил из машины и затерялся в улочках старого города, оторвавшись от бригады наружного наблюдения.

А еще через два часа Оловянный встретился с посланцем Центра и показал ему фотографию. Ханджар с первого взгляда опознал Дауда.

– Молодец, Руслан, – скупо похвалил он. – Теперь давай пощупай пограничников…