Лисовский припарковал машину возле подъезда и вышел к ним, громко хлопнув дверью.

- Ну, как тебе? – обратился он к Сергею.

- Что? – спросил Донских, разглядывая сигарету, черствую, как корка плесневелого хлеба.

- Не что, а кто. Я про господина писателя.

- А-а, этот мужичок?

- Ну.

- Нормальный такой.

Лисовский заржал. Да уж, подозреваемый умел произвести впечатление. И следователь, похоже, тоже не остался равнодушным к увиденному.

- У меня на него информация, - он протянул ему папку с бумагами. – Там же экспертиза по протекторам, кое-что по сотовому последней жертвы.

- Спасибо, сейчас поглядим, - Сергей принял из его рук бумаги.

- Наш Камышев не судим, не привлекался, ни в чем таком замечен не был. Из минусов – кредитный долг. Большой. Там вляпался по дурости за товарища. Из плюсов – вторая чеченская. Взгляни сам. Теперь тебе будет труднее его ненавидеть.

Донских быстро перелистал всю папку заледеневшими от холода пальцами.

- С чего ты взял, что я его ненавижу?

- Я бы ненавидел, - Лисовский поднял глаза, указывая на дом напротив.

Сергей проследил за его взглядом. В окне Марьяны уже горел свет. Штор по-прежнему не было видно. Им моментально овладело желание надрать кому-нибудь задницу. И желательно сию секунду.

- Сейчас подъедет мать Лизы Черновой, откроет, и мы сможем осмотреть квартиру.

- Я тоже иду.

- Конечно, заодно сможешь зайти к своей бывшей.

Сергей усмехнулся, поражаясь проницательности оперативника, и выкинул окурок в урну.

- И зайду.

- Конечно, - рассмеялся Макс. – Потому что если ты этого не сделаешь, этим придется заняться мне.

- Ты уже совсем берега попутал, Лисовский, - легонько толкая мужчину плечом, прорычал Донских и быстрым шагом направился в сторону нужного подъезда.

- Что там с Камышевым? Эй, давай рассказывай, - догоняя, рассмеялся Макс.

***

Павлу нравилось это.

Полная тишина, ни звука. Темнота, окутывающая его с ног до головы бархатным одеялом. Никого вокруг. И лишь окно напротив.

Свет загорелся где-то в прихожей и тонкой полоской пополз в направлении комнаты. Промелькнула тень.

Она здесь. Кровь застучала в его висках. Было в этом что-то греховное, запретное, наблюдать за тем, как она раздевалась: скинула кофту, села на край стула и, приподнимая вверх стройную ножку, медленно расстегнула молнию на высоком сапоге. Ее волосы упали вниз, закрывая лицо. Она подобрала непослушные пряди и легким движением убрала за ухо.

Идеально.

Он стоял, затаив дыхание. Еще пара движений, и блузка полетела на спинку кресла. За ней чулки, освободив нежную белую кожу, так красиво сочетающуюся с черным кружевом белья, и, наверняка, оставив после себя едва заметные, тонкие красные полоски на бедрах.

Она была спокойна и расслаблена, не подозревая, что ее исследуют его ненасытные глаза. Такая настоящая и естественная. Красивая и живая.

Девушка встала и собрала волосы в хвост. Открыла ящик, выбрала из стопки полотенец одно, бросила на стул. Он ловил каждое движение, каждый изгиб ее молодого тела, каждое едва уловимое напряжение мышц. Вставала ли она на носочки, дотягиваясь до верхней полки, или приседала, чтобы подобрать упавшее белье. Сердце его стучало быстрее.