— Теперь пойдем домой, тебя стричь надо, на пугало похож.

Лена пообещала постричь его попозже, когда закончит кухонные дела. Я же собрал мешки с ценностями, перекинул через спину лошади. Единственное, что оставил дома — так это украшенное драгоценностями оружие. Пообещав домочадцам вскоре вернуться, я отправился к собору.

Служба давно уже закончилась, тихо потрескивал и свечи перед образами. Я попросил священника провести обряд очищения, рассказав, что вернулся из похода и на мне кровь.

— А не ты ли казну стрельцам привез?

— Я, батюшка.

— То не грех — благо для города. Стрельцы бузить начали, без малого бунт не вспыхнул. А обряд совершим.

После обряда я попросил батюшку принять от меня пожертвование и передал ему четыре кожаных тяжелых мешка. Развязав один из них, батюшка сначала застыл в изумлении, потом взял в руки и осмотрел искусно сделанную серебряную ендову.

— Великолепно. И в других мешках то же?

— Да, трофей мой; себе ничего не оставил — разбойничье добро это. Кровь на злате-серебре, а в храме пользу принесет.

— Храни тебя Бог, Юрий. За пожертвование — благодарность, на ремонт деньги нужны.

Священник меня перекрестил, и я с легким сердцем отправился домой. А дома уже во всю кипела работа. Лена шила Васе новые рубашки и штаны. Меня приятно удивило, что парень был пострижен, приобрел пристойный вид. Видимо, ему и самому нравились новая прическа и красивая одежда, так как он все время крутился перед зеркалом. Зеркало было так себе — полированная бронза, причем небольшого размера: только голову и увидеть. Надо бы стеклянное купить, хорошей венецианской работы, да размером побольше. Да все как-то руки не доходили. Зеркала в те времена предназначались в основном для женщин. Мужчины не брились, носили усы и бород у — а зачем мужу зеркало, коли бриться не надо?

День шел за днем. Моя эпопея с поиском стрелецкой казны стала покрываться пылью времени, позабываться. На работу по охране Ивана Крякутного я выходил все реже — только для сопровождения купца в дальних или рискованных вояжах. Стрельцы исправно несли службу, город жил тихо-мирно. Приближалась осень, уже стоял август-месяц.

Лена каждый день учила парня грамоте, я же, когда было время, учил его пользоваться ножом, кистенем, саблей. Станет повзрослее, окрепнет — нагружу тренировками по полной. Сейчас же не стоит отнимать у пацана детство — он и так с удовольствием играл с соседними ребятами в лапту, казаков-разбойников и другие игры, наверстывая упущенное.

После яблочного Спаса — шестого августа по старому стилю — я вернулся домой немного раньше обычного. У купца поездок не было, поэтому я сходил на обе пристани — поглядеть, как работают мои паромы. И хотя все было, как надо, хозяйский пригляд нужен, да и выручку надо было забрать. Позвякивая туго набитым кошелем, я отворил калитку и насторожился. Что-то не так, предчувствие какое-то нехорошее. Васька не бегает, Лена не выходит встречать. Не случилось ли чего?

Я бросил кошель с монетами на землю — слишком тяжел и звуком выдает — подкрался, пригнувшись, к окну, прислушался. Послышался мужской голос. У меня дома гости! Только вот интересно, почему без хозяина заявились — здесь так не принято. Я тихонько обошел дом — как и все здешние дома, он не имел окон, выходящих на задний двор. Неслышно приоткрыл дверь конюшни, прислушался. Тихо, только лошадь хрустит овсом да шумно вздыхает. Я на мгновение остановился, потом прошел к задней стене дома. Так, кухня здесь, тут — коридор. Мне сюда. Я прижался к стене и прошел сквозь бревна. Из трапезной раздавались два голоса — оба мужские. Тихо ступая босыми ногами, я мягко прошел по ковровой дорожке. Встал перед открытой дверью. Опа-на!